Ну вот, ушла. Спускаюсь, соскребаю с половиц капли краски. Я заранее выстелила пол газетами, но мне так не терпелось скорее приступить к «засинению», что не хватило терпения получше подогнать газетные листы. Расстегиваю огромную мужскую рубашку, которую использовала вместо рабочего халата; остаюсь в мини-комбинезончике. Покроем он похож на мой винтажный купальный костюм – тоже с хомутиком и в облипку; только шортики чуть длиннее и материал – не латекс, а хлопок с цветочным рисунком. Влезаю в дерзкие золоченые балетки. Потому что я сегодня – алхимик, преобразующий пустоту потолка в крепкий и здоровый ночной сон. Который идет на вес золота. Надвигаю мягкую фетровую шляпу, набрасываю кардиган с заплатанными локтями. Проходя мимо зеркала, хихикаю. Еще бы не хихикать: место действия – Лазурный Берег, время действия – 1940 год; под гангстерским прикидом скрывается прожигательница жизни. В общем, феерично.
Как всегда, чуть задерживаюсь на утесе. Стою на самом краешке. Единственный шаг вперед станет последним движением в забаве, известной как «хождение по доске»[5]
. Таблетку помещаю на подушечку большого пальца, щелкаю по ней средним пальцем. Спасибо тебе, таблеточка, только больше я в твоих услугах не нуждаюсь. Покончив с этим, бегу к городу – по траве, по мхам, с победным кличем «Эй-йа-йи-йи!». Океан отзывается эхом, катает эхо по волнам. Конечно, так и есть; даже океан признает во мне вольное создание, духовное дитя просторного, звезднопьяного мира. УРРА!На упаковке написано «препарат лития». Мне нравится повторять слово «литий» – оно такое мягкое, скромное, приятное на слух. Ли-тии-й. Когда мне его впервые выписали, я подумала: откуда это название? Может, специальная комиссия долго совещалась, придумывая благозвучные, успокаивающие слова? Может, «лит» – вроде как в «Литве», «литографии» и «монолите» – взяли не случайно? По-гречески это значит «камень», я узнавала. Литий стал тяжелым камнем, который притянул меня, унесенную штормом, обратно к земле. Впрочем, литий – вовсе не название бренда; это химический элемент, в периодической таблице обозначается символом Li. Только, по-моему, это должно быть «Литье», ведь от таблеток мои подъемы и спады слились и перемешались в нечто однородное.
И мне гораздо лучше. Мне – чудесно! Вдобавок я продолжаю глотать таблетки из второго пузырька – те, что не дают вернуться сумеречным существам. В прошлом году эти, из сумерек, тискали меня своими чернильными лапами, пока не выдавили из мира все краски, пока мир не стал вроде экрана – с мельтешением серых запятых и треском атмосферных помех. Пока все чувства не заменила пустота.
В сумке жужжит телефон. С восторгом обнаруживаю номер Джонаса. Джонас – один из моих эликсиров. Его губы действуют как успокоительное, теплота разливается по телу, умиротворяет неугомонный ум. Застенчивость Джонаса вносит во все мои действия элемент интриги, а интрига – это бонус. Когда мы после пляжа мылись в летнем душе, я бедного Джонас шокировала – сделала вид, что сейчас сделаю ему… сами знаете что. Зато теперь он только об этом и мечтает.
– При-вееет.
– Вив?
Обычно Джонас говорит вполголоса, обыденным тоном. Сегодня в голосе слышен страх.
– Вив, ты уже на работе?
– Подошла к студии, ключи достаю. А что? Что случилось?
– Ты не могла бы… Господи, мне очень неприятно тебя об этом просить. Я бы не стал, честное слово, просто больше некого. Ты не могла бы прямо сейчас зайти в супермаркет?
Открываю рот, но Джонас сам объясняет:
– Утром мама туда поехала, я еще подумал: наконец-то ей лучше. А сейчас мне мистер Паттерсон позвонили говорит: она вроде как не в себе, то ли плачет в отделе выпечки, то ли что, я не понял. Мистер Паттерсон сказал, чтоб я ее забрал, потому что ей в таком состоянии за руль нельзя, но машину-то мама как раз и взяла. Я дома с младшими, Наоми на практике, Сайлас на работе и трубку не берет. И я… я…
Соображаю ровно секунду, швыряю ключи обратно в сумку.
– Джонас, послушай меня. Я уже иду в супермаркет. Все будет хорошо. Попроси кого-нибудь из соседей приглядеть с полчасика за младшими, сам беги сюда. Договорились?
– Да.
Мчусь к супермаркету, вознося хвалы собственной интуиции, которая заставила меня надеть именно балетки. В супермаркете, под самой дверью, бегает туда-сюда седоусый дядька в зеленой рубашке-поло с каким-то овощным логотипом. Должно быть, мистер Паттерсон собственной персоной.
– Доброе утро.
Стараюсь говорить спокойно и по-взрослому.
– Я от Джонаса Дэниэлса. Он скоро придет, а пока я за него.
– Я ее в комнату отдыха отвел. Первая дверь направо.
Паттерсон трясет головой, сам с собой разговаривает:
– Не пойму, что стряслось. Глядь – она на коленях стоит, в руках – упаковка панировочных сухарей. Я сперва подумал, у нее приступ паники. Что в таких случаях делать, я не в курсе. Сунул ей бумажный пакет, чтоб дышала, как по телику показывают.
Меряю Паттерсона мрачным взглядом. Надеюсь, он верно прочтет посыл: «Сболтнешь хоть одной живой душе – пожалеешь. Распущу слух, что у тебя в орехах червяки, а в рыбе сальмонелла!»