Миг власти московского князя

К возвращению князя некое подобие войска со­брать удалось, но оказалось оно совсем не таким мно­гочисленным, как того хотелось. Рязанцы давно уш­ли восвояси, ратники, служившие Святославу, почти все разошлись–разъехались по домам, даже не все из тех, кто вернулся с князем из Москвы, успели со­браться.

Михаил с явным унынием осмотрел сильно поре­девший строй. Приказав воеводе набрать еще хотя бы сотни три–четыре и не став слушать его уговоров подо­ждать, когда полки пополнятся новобранцами, решил, не мешкая, идти на противника.

— Чего я, по–твоему, должен ждать, когда литвины к Владимиру подойдут? Сколько весей они должны по­жечь, чтоб великий князь земли свои защищать кинул­ся? А, скажи‑ка, Егор Тимофеевич? — Михаил смотрел на воеводу укоризненно и с какой‑то жалостью.

— Войско, собранное наспех, выдержит ли напор противника? — спросил воевода, который, уловив в го­лосе князя эту жалость молодого к неразумному стари­ку, сразу почувствовал и груз лет, и свою ненужность.

— О ком это ты? О литве? Да разве ж достойный это противник? — усмехнулся князь. — Али запамято­вал, сколько их воинов в нашей земле могилу себе на­шли, сколько их голов наши мечи посекли?

Хотел было сказать воевода, что помнит и об этом, и о том, что сам князь Михаил в этих сечах ни разу во главе войска не стоял, а все те, кому довелось скрес­тить мечи с литвинами, говорили и об их мужестве и недюжинной силе. Однако он промолчал и с немым укором слушал хвастливую речь князя.

— Пусть мое войско не велико, но и литва на наши земли полками не ходит. Все больше отрядами малы­ми. Напакостят они, веси пожгут, добром и полоном разживутся и — быстрей к дому. Что ж, прикажешь мне против них полки, как против татарских туменов сбирать? Так меня на смех поднимут! — выговаривал Михаил, посмеиваясь.

Воеводе оставалось лишь радоваться тому, что эту отповедь никто, кроме Макара, не слышит.

Высказанные воеводой сомнения повторил и рассудительный Демид, но князь в отместку за это оставил его в городе, якобы в помощь Егору Тимофеевичу. Правда, сотник догадался, что своими словами просто не угодил властителю.

Подтвердив свой приказ, ранним утром князь вы­вел разношерстное войско из Владимира. Впереди шли конные сотни, за ними нестройными рядами тянулись пешцы, за которыми по растоптанной дороге, на гла­зах превращавшейся в труднопроходимую снежную кашу, двигался спешно собранный обоз.

«Победителем из города князь вышел, а вот кем во­ротится?» — думал воевода, глядя с надвратной вежи на таявшую вдали колонну.

Победа, только победа, как никогда, нужна была сейчас князю. Он знал, что должен стать для влади­мирцев не нахрапистым захватчиком, а отважным за­щитником рубежей Владимирского княжества. Не­большая победа над ватагой Кузьки сделала его героем в глазах жителей Москвы и окрестных весей. Именно там, в главном городе удела, говоря о нем, стали при­бавлять к его имени «Хоробрый», что очень льстило самолюбию князя. Во Владимире его тоже так называ­ли, но чаще именовали — он сам слышал — «Хоробритом», вкладывая в это слово какой‑то уничижитель­ный, обидный смысл.

«Только победа», — сказал он себе сразу, едва ус­лышал о набеге и, будучи в ней уверен, не захотел вни­мать ничьим советам.

Лишь отъехав от города на несколько верст, Миха­ил понял, что он встал во главе людей, которых не зна­ет, и ведет в сечу воинов, не проверенных в бою. Лишь малую часть его войска составляли те, с кем он сражал­ся бок о бок и на кого мог положиться в трудный миг. Чем дальше продвигалось войско, непозволительно медленно идущее навстречу противнику и почти на версту растянувшееся по дороге, тем яснее понимал князь, что совершил непростительную для полководца ошибку. Оставалось надеяться на удачу и на то, что воевода сможет быстро собрать пополнение и догнать ос­новное войско.

Утром, когда ратники с неохотой вставали в строй после очередной ночевки, на которую устроились в не­большой деревушке, окружив ее со всех сторон, запол­нив до отказа все избы и дворы и близлежащую рощи­цу, к князю подвели еще одного гонца. Весть, которую он принес, была неутешительной. Оказалось, что про­тивник совсем рядом — уже переправился через Протву и движется в сторону Москвы. Насколько велики силы литвы, гонец сказать с точностью не мог, твердил лишь: «Нагрянуло немало».

Сердце у князя гулко забилось в груди, он несколь­ко мгновений смотрел на еле державшегося на ногах гонца, а потом дал приказ собрать всех сотников на со­вет.

Совещались недолго. Высокий, конопатый Клим и крепкий с виду русобородый Протасий, по прозвищу Боброк, уверяли князя, что они не только смогут оста­новить литву, но и погонят прочь. Никита, необычно серьезный, лишь покачал головой, услышав смелые речи владимирских сотников. Его поддержал другой владимирец, сероглазый крепыш, лоб которого укра­шала белая полоса старого шрама.

— Рано вы чой‑то погнали, — недовольно прохри­пел Панфил, прозванный за низкий, словно просту­женный, голос Хрипуном, — для начала остановите, а уж там видно будет, кто кого.