Миг власти московского князя

Будто въяве Михаил увидел постаревшую женщи­ну в черном платке, в которой он, к своему стыду, не сразу признал мать. Прямо с дороги, в грязной одежде, задыхаясь от волнения, вбежал он в скромно убранную горницу и остановился у дверей как вкопан­ный, ища знакомое с детства лицо. А мать? Она, уви­дев живого, невредимого сына, счастливо избежавше­го смерти, неожиданно осела на пол, будто обмякла вся, а по лицу ее ручьями потекли слезы. Уже потом за непритязательной трапезой, придя в себя после встре­чи, она сидела рядом с сыном на лавке и ласково на­блюдала за тем, как жадно ест Михаил. Мать подвига­ла ближе к нему блюда с его любимыми яствами, улыб­нулась, увидев, что над его верхней губой уже топорщатся нежные волоски, окрашенные выпитым парным молоком. Княгиня то и дело удивленно вски­дывала брови, слушая возбужденный рассказ сына о сражении войска великого князя Юрия Всеволодови­ча, в котором по воле судьбы он оказался. Не показы­вая сыну вида, она еще долго отказывалась верить в его рассказ о битве, где сложили головы и великий князь Юрий Всеволодович, и его племянник, ярослав­ский князь Всеволод, надеясь, что все услышанное от Михаила лишь плод ума возбужденного сражением от­рока. Но правда была еще страшнее, и в одночасье по­взрослевший княжич, щадя сердце матери, рассказал ей далеко не все.

Позднее, когда отец уже занял великокняжеский престол во Владимире, Михаил, приезжая в Новгород к матери, заметил, что она немного пришла в себя, да­же стала чаще улыбаться. Ярослав Всеволодович был всецело поглощен восстановлением княжества, и хотя виделись супруги нечасто, вести о том, что великому князю удается постепенно преодолевать окружающий разор, все же вносили в душу Феодосии покой и умиро­творение.

Великая княгиня все дни проводила в молитве. Но, видно, не была услышана Богом ее мольба. И вот когда беды, как ей казалось, миновали семью, когда неблаго­дарные новгородцы наконец‑то приняли с должным почетом Александра[11], своего защитника, а он, ее гор­дость, расправился с наседавшими с запада врагами, с востока на Русскую землю пришла новая напасть. Бату–хан потребовал к себе в Орду великого князя Яро­слава. С отцом в далекий путь отправился Константин: ему предстояло ехать к великому хану в Каракорум.

Без малого год, изнуряя себя постом, поддерживая молитвой, великая княгиня ждала возвращения из неведомой страшной стороны сына и супруга и дожда­лась‑таки. Возвратился наконец Ярослав Всеволодо­вич домой, получив старейшество над всеми русскими землями. Вместе с другими горожанами, испытавши­ми искреннюю радость оттого, что великий князь вер­нулся к ним в полном здравии, отстояла Феодосия долгую службу в церкви, а потом ее будто разом поки­нули силы. Она слегла, и сколько ни выхаживали, сколько ни поили ее отварами из заветных трав зна­харки, великая княгиня таяла на глазах, словно льдинка под теплым весенним солнцем. Перед самой смертью она постриглась в монахини в Георгиевском монастыре, где и была похоронена рядом со своим пер­венцем, Федором.

Угли давно потухли, и в шатер снаружи вползал хо­лод. Михаил Ярославич зябко передернул плечами, но не стал будить отрока, забывшего о необходимости поддерживать тепло в княжеском шатре. Дотянув­шись до брошенного рядом корзна, князь укрылся им. «Надо бы хоть немного поспать», — сказал он сам себе и заворочался, поудобнее устраиваясь на своем ложе. Он услышал, как под медвежьим покрывалом слабо хрустнула ветка, а затем привыкшими к темноте гла­зами увидел, как в углу зашевелился Николка. Маль­ца, видно, тоже пробрал холод, и он, проснувшись и поняв, что оплошал и не выполнил порученное дело, едва слышно ойкнул. Стараясь двигаться как можно тише, отрок выбрался из шатра и вскоре вернулся с плошкой, наполненной яркими горячими углями. С опаской посмотрев в сторону князя, он увидел, что тот крепко спит.

И в самом деле, Михаил Ярославич лежал с плотно сжатыми веками, но не спал. А как уснуть, если завт­ра он увидит первый в свой жизни собственный удель­ный город. Хоть и мал, как сказывал сотник, этот горо­док, но все ж таки свой! Да и он, Михаил Ярославич, для Москвы, почитай, первый князь! Должно быть, по­думал он, уже сейчас почивает дружина на землях, что стали теперь его владениями.

«Что ж, не завиден удел, — размышлял князь Миха­ил, — да на то была воля отцова. Но вот кто теперь ска­жет, вправду ли отец так решил? Сгинул он в чужой сто­роне, пострадал от рук безбожных, а о воле его сообщил осиротевшим племянникам, новоиспеченный великий князь. Александр с Андреем собрались в Орду ехать, что­бы хан дозволил им править в их же вотчинах. Братья звали и его собой, чтобы испросил удел побогаче. Только зачем он нужен богаче? Чтобы выход больше в ненавист­ную Орду посылать? Нет уж, лучше он, князь Михаил, будет в захудалом уделе княжить, водой и квасом пи­таться, чем станет умножать богатства ворога поганого.