— Корбетта? И его тоже? — Бич погрузился в длительное размышление, вперясь через плечо собеседника в занавешенную дверь. Повисла тишина — лишь настольные часы отщелкивали секунды, так или иначе приближавшие смертный час. Один лихорадочно думал, другой — сурово и неумолимо ждал. Наконец, Бич поднялся и выключил свет.
— За экраном лучше наблюдать в темноте, — пояснил он. — Сядьте со мною рядом и не спускайте с него глаз. Если засветится — немедленно принимайтесь думать о чем-то постороннем — иначе помоги вам Бог!
Придвинувшись поближе к ученому, Грэхем устремил взгляд во тьму. Он понимал: дело вот–вот сдвинется с мертвой точки, — но безжалостно терзался угрызениями совести.
“Ты обязан выполнить приказ! — не умолкал внутренний голос. — Твой долг — связаться с Лимингтоном, как было приказано! Если Бичу и тебе придет конец, мир ничего не узнает — кроме того, что ты, как и все прочие, потерпел неудачу. И лишь по служебному небрежению!”
— Грэхем, — раздался в темноте хрипловатый голос Бича, положив конец покаянным раздумьям, — мир получил научное открытие, сопоставимое по величине и важности с изобретением телескопа и микроскопа.
— Что же это?
— Способ расширить видимую часть спектра далеко за пределы инфракрасного порога.
— Ах, вот как!
— Средство обнаружил Бьернсен, — продолжал Бич. — Как бывало не раз, великое открытие сделали случайно, походя, занимаясь другими вещами. Но Бьернсен осознал значение своей находки, и получил практические результаты. Подобно телескопу и микроскопу, она раскрыла новый, неведомый мир, о котором никто и не подозревал.
— Новый угол зрения, позволяющий обнаружить нечто, незримо присутствовавшее и раньше? — подсказал Грэхем.
— Вот именно! Когда Галилей глядел в телескоп и, глазам не веря, обнаруживал то, что испокон веков оставалось незримым для несведущих миллионов, общепринятая и широко известная геоцентрическая система оказалась окончательно опрокинута.
— Великолепное открытие, — согласился Грэхем.
— Но сравнение с микроскопом будет удобнее. Левенгук обнаружил то, что с первого дня творения было у каждого, говоря буквально, под носом, и о чем, тем не менее, ни один человек и помыслить не мог. Оказалось, мы всю свою жизнь соседствуем с неисчислимыми живыми тварями, обретающимися вне видимости благодаря ничтожно малым размерам. Только подумайте, — настаивал Бич, и голос его звучал все громче” — Юркие живые твари, кишащие вокруг нас — под ногами, над головою, даже внутри наших собственных тел! Они борются, размножаются, гибнут в нашей кровеносной системе — и никто о них знать не знал, покуда микроскоп не прибавил человеческому зрению остроты!
— Тоже великое открытие, — подтвердил Грэхем. Невзирая на любопытство, нервы оставались натянутыми до предела: он так и вздрогнул, ощутив случайное прикосновение собеседника.
— Все это веками ускользало от нас — одно таилось в непостижимо далеком, другое — в неимоверно малом. Точно так же ускользало и третье, — затаившись в абсолютно бесцветном.
Глуховатый голос Бича задрожал от волнения.
— Шкала электромагнитных колебаний охватывает более шестидесяти октав, из которых человеческий глаз воспринимает лишь одну. Вот за этим зловещим барьером, — барьером, который воздвигло наше слабое, ограниченное, беспомощное зрение, — и таятся жестокие, всесильные господа, помыкающие каждым из нас от колыбели до могилы, невидимо и безжалостно паразитирующие на нас — истинные хозяева Земли.
— Кто же они, черт возьми? Перестаньте ходить вокруг да около, говорите, Бога ради! — На лбу Грэхема проступила холодная испарина, глаза не отрывались от сигнального экрана. Он с облегчением отметил, что ни единый проблеск света не озарял окружающую тьму.
— Глазу, наделенному новой зрительной способностью, они предстают в обличье парящих сфер, сияющих бледно–голубым светом, — сообщил Бич. — За сходство с шарами живого света Бьернсен окрестил их витонами. Они не только существуют — они еще и мыслят! Они — властелины земли, а мы — просто пасущийся на лугах скот. Они — свирепые, беспощадные повелители невидимого мира, мы же — мычащие, потеющие тупоумные рабы — до того тупоумные, что только сейчас осознали свое рабство.
— А вы можете видеть их?