Мигель и Марисол

Туман начал редеть, и стало видно уже метров на 10 вокруг. Стена обители появилась из тумана вдруг и была такая же бело-серая. Поэтому можно было подумать, что это обман зрения. Но дальше был храм. Точнее часовенка. И ее золотой куполок сверкал вместе с крестом на нем. «Скит», – подумал Сергей.

Сергей медленно открыл дверь и снял шапку.

– Пробился, ребенок, – сказал очень невысокий, в потертой черной рясе, очень-очень пожилой человек, не переставая зажигать вторую свечку на единственном алтаре в церквушке и не оборачиваясь, – Намахался-то пади. То-то резать туман-то. Полезное ли дело такое.

Сначала Сергею показалось, что в церкви больше людей. Но старик был один.

Сергей медленно обошел его спереди и увидел, очень старенького старичка, с бородкой и с очень ясными, смеющимися глазами и понял, что он дома.

– Ну, да, – сказал старичок, – располагайтесь, товарищ полковник, не затупился кинжал-то?

На Сергея нахлынула такая усталость, что он закачался, но ничего не ломило. Ему было тепло и комфортно. Паника из-за детей исчезла. Намерение найти их нет. Исчез истерический компонент.

– Разрешите отправиться в расположение! – вдруг выдал Сергей.

Старик зажмурился сильно-сильно и было понятно, что он просто с трудом сдерживает смех.

– За мной, шагом марш! – после паузы скомандовал он, по форме развернулся кругом и с левой ноги малюсенькими своими шагами повел дядю Сережу в пристройку. Причем маршировал только старичок. Сергей шел сзади, почему-то держа руки по швам, но попасть в этот мелкий ритм он даже и не пытался.

Последнее, что услышал лежащий Сергей было:

– Кинжалом ты себе дорогу не пробьешь, сынок.

А потом он как бы слышал пение, или это молитвы такие, и они неслись куда-то ввысь, в синеву бескрайнего неба, без тумана, без облаков. А больше снов он не видел.

Голос Отца Кассиана

Белка не давала спуску. Но Марисол уже научилась предвидеть ее намерения, а Мигель лишь только подбирался к этому.

Более того было замечено, что белка не только кидается двумя видами шишек: молодых и жестких – это для Мигеля, и легкими раскрытыми для девочки. Причем каждый раз, попадая прямо в макушку, она делала кульбит. А когда дети совсем теряли внимание – она появлялась из ниоткуда и прыгала у них на головах, обмотанных полотенцами. Однажды она схватила полотенце за кончик, размотала рывком и унесла его на верхушку. И потом оно упало сверху на голову Мигеля. Тем не менее учеба продвигалась.

Поскольку дедушка не реагировал на просьбы Мигеля научить его с мечом, он присоединился к Исабель с Марисол. Но они делали что-то очень медленное. Плавно-плавно переступая с ноги на ногу и как во сне медленно двигая мечом по загадочным бесконечным кругам и синусоидам.

В Марисол белка уже шишки не кидала. Точнее она кидала их, но молодые, твердые и рядом. Потому что попасть в нее было уже невозможно. Зато Марисол сбивала их своим тонким красивым мечом. А однажды зеленый лучик сверкнул на ее пальце, и брошенная шишка в полете развалилась на две половинки. Разрезанная словно масло. Белка сделала серию из кульбитов назад, и очередная шишка прилетела Мигелю в макушку.

А Мигель долго думал про то, что сказал дедушка про белку. Но воплотить это на практике не мог. А потом он как-то перестал об этом думать и стараться предвосхитить прыжки белки и вдруг как бы увидел белку на другом дереве, хотя она еще была в разбеге. И точно, она прыгнула на это дерево. Но шишку она в него не бросила. Она посмотрела на него и стала делать быстрые движения лапками по голове. То ли умываясь, то ли лохматя себя. Однако Марисол повалилась от смеха.

– Собиратель платья! Наконец-то!

Медленные движения тоже стали открывать Мигелю свой смысл. Он даже так загорелся этим, что по утрам за дубом делал упражнения с Марисол. А лягушка ему квакала невпопад. И Марисол сказала, что это только ему она так квакает. Потому что он собиратель платья.

А Марисол все равно вставала раньше. Вставала и наряжалась. И всегда все бросала на стуле. Но Мигель почему-то складывал все это каждый раз и даже однажды пытался ее причесать вечером гребнем. Что ему было дозволено с очень спорным выражением лица. Причем кошка с комода смотрела с точно таким же выражением. А всадник на белой лошади все скакал и скакал по оранжевой пустыне. И детям было очень грустно. Сердце сжималось. Но рыбка прыгала, и круги стирали картинку. А дядя Сережа был в каком-то странном сужающемся кверху доме, и с ним был какой-то очень маленький, но почему-то светящийся человек. Очень старенький. А однажды утром, перед тем как присоединится к медленным движениям Марисол, Мигель подошел к пруду и сказал:

– Рыбка, это ты стираешь своими кругами?

Но рыбка не отозвалась, зато ивы вдруг зашелестели, зашебуршали своими иголками серебристыми. И вдруг лягушка ответила вместо рыбки каким-то доселе неслыханным «Ква». Не обычным своим уверенным «ква», а долгим и протяжным как волчье завывание: «кваааааууууааа!». Марисол уронила меч и осела на корточки.

– Собиратель платья!

– Марисол, – спросил Мигель, – Я точно не корнеплод?