Мигель и Марисол

Пабло был в городе, когда она увидела его впервые. Это было года четыре назад. Она шла, закутавшись в шаль, к Валентине. И так хотелось повидаться с ней. Погрустить. И что ей до дружественных визитов каких-то наследников. И до их одноклассников из кадетского корпуса. Тоже мне «Иностранный легион». Они, конечно, были боевые, идейные, бравые. Но молодые. Даже школьницы местные еще на них не смотрели. Первый курс. А наследник был один. Принц как бы.

А уж до уполномоченных лиц, типа молодых полководцев, командированных серьезные вопросы решать и по ходу за шалопаями из училищ смотреть, ей совсем было недосуг.

И она шла парком. Большим городским парком, который граничил с южной окраиной, за которой начиналась страна туманных озер. Которые в силу известных топологических аномалий местности иногда настолько наглели, что появлялись прямо в черте городского парка. Вот радости-то было мелкоте! А в этот раз там ничего кроме положенного прудика пожарного не было. Зато приближался праздник Бобин-Буда – веселого лучника, и дети всей гурьбой наряжали деревья и развешивали свои гирлянды и мишени. Ведь, чем больше стрел будет в твоей мишени, тем больше счастья и, конечно, подарков, будет в следующем году. Они визжали и сопели, таскали за собой свои вручную склеенные гирлянды и сплетенные из луба мишени, вместе с папиными приставными лестницами. А у кого-то были папины стремянки. Ох, сколько шишек было набито в тот день! Поэтому мамы уже заранее наматывали всем на колени и на локти, да и на голову, полотенца. Но разве кто будет, находясь в своем милюзговом здравом уме, ходить в таких прикидах. Их сбрасывали за первым парковым дубом. А вот в парках они как раз-то и росли.

Но ведь самое классное, это повесить свою гирлянду, туда, на макушку. Тогда лучники будут точно стрелять по твоей мишени. Ведь для любого нормального лучника – а кто в Стране не был лучником? – засадить свою стрелу в верхнюю мишень, раскачиваемую ветром, было не то что у земли в 2х метрах да в упор. Но как же ты дотянешься до верхних ветвей?

Поэтому нужен был либо хороший верзила, либо акробат. И таких хватало среди местных. Дефицит был не в них. А в способных застрять в лапах визжащей детворы на полдня, тем более что им самим бы не мешало поучиться лазить, как «Мы в свое время!». Поэтому таковых просто не было в городе. Среди местных.

Она увидела его в окружении стрекочущей толпы детей, сдавшего все редуты и перелезающего с одной верхней ветки на другую, держащего в распростертых руках размотанную гирлянду, и еще пять привязанных сзади. Одной рукой закидывающего один конец на почти верхушку, а пальчиками другой держащегося за кончик ветки. Зубы держались за другую ветку с листьями. Он был одет в почти белый военный свитер, с поясом, с сумкой на нем. Старенький меч красивой огранки был прислонен к стволу. Сапоги были обычными, но чистыми, хотя снизу это трудно было сказать с уверенностью. Зато светлые вьющиеся длинные волосы трепались ветром и лезли ему в нос, в глаза, в рот, занятый веткой с листьями. С горьковатым дубовым вкусом. Она смотрела на него, сквозь гомон детей, сквозь блики в листве, сквозь мысли о Валентине. Она забыла о ней, забыла обо всем. Она знала, что он упадет. Но совсем не поэтому она смотрела на него.

Он летел довольно долго и где-то красиво. Пять привязанных сзади гирлянд успели раскрыть всю свою длину и весь детский колористический креатив. Дети успели отпрыгнуть. Пыли было не много.

Она подошла к нему, в последний момент сделавшему что-то типа передней страховки и возможно обошедшемуся без переломов. Медленно выплевывавшему ветку с горьковатыми листьями, подтянувшему по-детски колено и медленно отрывавшему голову от земли. Она села на корточки рядом с ним, и ее колени, выступившие из-под плаща, оказались прямо перед его носом.

В них он и уперся взглядом. А потом уже медленно поднял его выше.

– Извините, – сказал он.

Она чуть наклонилась к нему, не отодвигая коленей от его носа, и спросила:

– Вы не ушиблись.

И потом одним движением распустила свои стянутые сзади рыже-красные волосы. И слегка встряхнула головой.

– Я вот, – сказал воин. – Я с дуба.

Он ничего не мог. Он не мог даже встать. Не потому, что ушибы. Ему просто было очень трудно. Дети, приумолкнувшие на время, включили ор, и облепили его со всех сторон:

– Дядя Павел! Как вы летели! Дядя Павел!

Его тянули во все стороны. А он полусидел, полулежал на одном колене и смотрел на нее. Точнее он хотел смотреть на нее, но у него не получалось. И он то смотрел, то не смотрел, то вставал, то не очень, то протягивал руки, чтобы помочь даме, то убирал их, потому что руки стеснялись.