Мигель Маньяра

Ну, и что вы об этом думаете, брат мой? Что касается меня, я все еще дрожу, как осиновый лист. Чтобы столь простая речь наполнила небесным светом и ум и сердце, это поистине превосходит разумение. Мне многого стоило, особенно к концу речи, сдержать слезы; и до сих пор у меня в горле заглушённый кашель, который жжет, как крапива. Святой человек этот божий брат Мигель! А какой искусный оратор! Я хочу здесь дождаться нашего преподобного отца и узнать у него, какое действие столь прекрасная речь может возыметь на Господа. Сам я человек несведущий и мало что смыслю в книгах, мои привычные спутники — лопата и грабли; одно ученое слово, одно словечко касается моего слуха, и я становлюсь нем, как дождевой червь. Сегодня, одако я понял все; добрые слова раскаявшегося грешника упали в мое сердце, как пригоршня отборного зерна. А знаете, в самом начале проповеди мне пришлось кусать губы и закрывать глаза, чтобы не рассмеяться. Разве так говорят о нашем Господе, думал я; так пристало говорить погонщику мулов или старухе; и разве мы малые дети, чтобы нам говорили такое? А потом внезапно я почувствовал, что этот голос исходит не из человеческих уст, а как бы из глубочайшей раны. И когда он говорил нам о Господе, идущем по морским волнам, его красноречие сделалось приятным для моего слуха, как звучание великих водных потоков, внезапно стихших и озарившихся нежным светом.

ВТОРОЙ МОНАХ

Я, как и вы, мой брат, внимательно следил за всеми положениями этой необычной речи. Я оценил ее живость и яркость, но вот! я пожелтел среди пергаментных свитков и моя старая голова это голова библиотекаря. Увы! что есть человек!

Конечно, искренние слова могут очаровать, но слишком искренняя речь порой близка к ереси; а порыв страсти (каким бы приятным он нам ни казался) никогда не сравнится, по моему разумению, с хорошо обдуманным указанием.

ПЕРВЫЙ МОНАХ

Разумеется, мне не подобает спорить с вами, брат мой; вы разбираетесь в этом лучше самых искусных проповедников. Однако согласитесь, что его речь была назидательна и, исходя из сердца, она нашла путь к сердцам других. Вспомните и о жизни Маньяры, о его ужасном прошлом, о его горячем раскаянии; о его любви к бедным, которая огнем жалит его и заставляет с самого рассвета бегать грязного, как свинья, с развевающейся по ветру бородой, изнывающего от голода и жажды, с чашкой для подаяний в руках; это ужасное смирение, которое, подобно камню, поражает его по двадцать раз на дню и заставляет его в слезах падать в ноги насмешливому нищему или на жесткую дорогу проститутки; эту забавную нежность к детям, завоевавшую нашему безумцу ласку восхищенных матерей, ласку, с которой обращаются к ослице или корове (и я тоже порой ловлю себя на том, что разговариваю с ним слишком нежно, словно неосторожным движением лопаты, оказавшимся смертельным, ты вскрываешь норку какого-нибудь зверька в огороде). Вспомните также ту горькую благодарность, которая превращает для него эту скорбную грешную землю в нежную на вкус облатку, в мягкую скамеечку для молитвы: не его ли я застал однажды простершимся в поле и разговаривающим с глухой гончарной глиной, как с родной матерью? и не он ли, как я видел, (это случилось в одно из воскресений прошлого месяца), бежал за камнем, который в него бросил какой-то пьяница, чтобы поднять его и нежно поцеловать?

Но вот он выходит из церкви, окруженный оборванцами. Смотрите, как он щебечет, весь красный и запыхавшийся, с преподобным аббатом, который ему улыбается. Никогда еще я не видел его таким радостным, таким ребенком.

ВТОРОЙ МОНАХ

А это кто?

Парализованный нищий Иоаннес Мелендес, скрючившись, с трудом передвигаясь, выходит из церкви. Со всех сторон на площади слышны крики и смех.

МУЖСКОЙ ГОЛОС

А вот и наш старый калека, завсегдатай церквей, вот он, Иоаннес Мелендес, старый вор, которого постиг Божий гнев. Идите сюда, все идите сюда. После длинных литаний не грех и посмеяться.

ГОЛОС РЕБЕНКА

Я сейчас запущу ему камнем в зубы. Вчера его укусила моя собака, и он меня позвал ласковым голосом, наверняка, чтобы ударить меня.

Камень попадает Иоаннесу прямо в грудь.

Тот падает, вскрикнув.

ДОН МИГЕЛЬ

Господи! бьют бедного, больного старика, а я вижу, как лица людей и христиан расцветают от удовольствия, как если бы фокусник развернул свой ковер.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС

Это ребенок бросил камень в Иоаннеса Мелендеса, старого ворона, хромого вора, добрый монах. Это всего лишь Иоаннес, висельник, которого выпустили на волю прошлой зимой после четырнадцати лет каторги. Было бы лучше прикончить такого старого пса, как он. Когда ему кидают кость, он начинает молиться, чтобы посмеяться над вами, а потом в сумерках возвращается, чтобы украсть похлебку у собак порядочных людей.

ДОН МИГЕЛЬ Иоаннес! Иоаннес! Ты слышишь меня?

ИОАННЕС