Мигранты

В ее словах Игорю послышалось что-то смутно знакомое. Что-то, слышанное давным-давно, шут знает сколько лет назад. Когда он еще школу не кончил, так говорили многие, даже учителя. «Такое сейчас время…» «Хочешь жить, умей вертеться…» «Нужно устраиваться…» Эти нехитрые в своей гнусности истины звучали на каждом углу в агонизирующей стране, которой больше нет, и никто тогда совершенно не понимал, куда эти слова приведут. Всем хотелось жить-выживать. И не просто, а хорошо. Всем хотелось, чтобы лохом оказался сосед. Всем хотелось устроиться так, чтобы шмотки, чтобы жрачка, чтобы баблос был зеленый, а тачила обязательно «бэха». И чтобы уважали, боялись. И кинулись тогда, помнится, все устраиваться: кто к туркам челночить, кто челноков «держать». Потому что «такое сейчас время» и «надо вертеться».

Морозов потом тоже, как умел, крутился и устраивался. Возил из России по мелочи какие-то полулегальные таблетки и металл. Пришло время — попался. Вывернулся удачно, по возрасту. Родители ругались и кричали про институт, но трубить там пять лет было лень. Да и «такое время» тоже не позволяло расслабиться. А там умер отец, заболела мать…

Сейчас «такое время» повторялось, только с поправкой на случившуюся хреновину. И снова нужно было вертеться, если хочешь жить-выживать. Устраиваться. А ведь под этой немудреной вывеской оскотиниться проще всего.

Теперь было, конечно, не до «бэх» и баблосов. Зато жрачка по-прежнему плотно держала лидерство: заставляла человечков крутиться и окончательно вбивала их в дикость.

«Канава» пошла вверх, и через полсотни метров их остановили. Четверо.

— А ну, тормози. Разогнались…

— Что, не узнал? — нагло брякнула Полина, выступая вперед.

— Тебя черт лысый только не узнает, — огрызнулся лысый мужик в кожаной куртке. — Вали давай… Хотя, стой-ка. Это что за тип?

Полина смерила Морозова взглядом. Вынесла вердикт:

— Со мной.

— Тоже под Георгом, что ли?

— Тоже…

— Я сам по себе, — встрял Морозов.

Лысый повернулся к нему.

— Руки подними, боец.

Морозов поднял руки. Его быстро и по-деловому обыскали. Развязали узелок. Глазки патрульных загорелись, когда они увидели кагор.

— А это… Нельзя с этим…

— Э! — тут же вынырнула из-под локтя Полина. — Что за беспредел? Отнимать нельзя. Не по понятиям.

— Много ты понимаешь, — окрысился лысый.

— Нельзя, — уперто повторила Полина. — Я Георгу скажу, что вы тут честных путников кидаете.

— Вот сучка бешеная… — начал лысый, но Полина его перебила.

— Он мне помог! И вообще, он вроде Врача, такой же блаженный. Не по понятиям таких кидать. Я Георгу скажу.

— Вертел я твоего Георга… — Лысый продемонстрировал, на чем и каким образом он вертел Георга. Но узелок запахнул, бутылку вернул. — Вали давай. Но учти, мы тут порядок держим.

— Где-то я это уже слышал, — пробормотал Игорь, проходя.

Когда патрульные остались позади, он кивнул Полине:

— Спасибо.

— Идиот, — констатировала она спокойно. — Сказал бы, что под Георгом ходишь, так и не тронули бы.

— Я сам по себе.

— Вот я и говорю: идиот, — махнула она рукой. — Ну, я пошла. Бывай.

— Куда? — спросил Морозов.

Ему было все равно, но слова сами слетели с языка.

Полина опять смерила его взглядом. Теперь как-то по-новому. Сказала:

— У Врача больных кормят. Глядишь, и мне перепадет.

Подмигнув Игорю, она ускакала в сторону торгового центра, возле которого толпились люди.

Морозов растерянно побрел следом. Неужели кто-то в этом безумном городе оказался настолько смел, чтобы не рвать других, а помогать им?

Возле торгового центра собралось много вооруженных людей. Судя по всему, они были из разных группировок, но при этом соблюдали какое-то соглашение и сообща выполняли охранные функции. Видимо, существование общего центра, где лечат раненых, было действительно выгодно всем.

Игорь обратил внимание, что вооруженные люди стоят у одного из входов в торговый центр и придирчиво осматривают тех, кто выстроился в очередь. Кого-то пропускают сразу, кого-то задерживают, кого-то гонят с руганью.

Он подошел ближе.

Охранник, прислонив к стене топорик на длинной ручке, рассматривал хилого паренька с перебинтованной рукой. Бинты — старые, грязные — были намотаны неровно, между витками виднелась чумазая кожа.

— А тут болит? — уточнил охранник, трогая руку парня.

— Да, — отозвался тот.

— Как поранился? Арматура, что ли?

— Ага… Ржавая. — Парень состроил плаксивую мину.

— На меня смотри. — Мужик нахмурился, всмотрелся в лицо парня. — Отвечай честно. Старая рана? Гной был?

— Был, там грязно было. Вдруг заражение? Пропустите…

— И сейчас болит?

— Ага!

— Вот что мы сделаем, — проникновенно сказал охранник. — Ты тут первый раз вроде, хотя… где-то я тебя уже видел… Ну да ладно. В общем, сейчас ты развернешься и пойдешь, козлина, к тому свистуну, который тебе подсказал, что сюда можно на халявный хавчик подрулить.

— Я… не…

Лицо охранника побагровело. Он заорал:

— Пошел вон, гнида! Еще раз увижу, сапог в жопу засуну!

Всей ладонью охранник толкнул симулянта в лицо. Тот отпрянул, оступился и с невнятным вскриком сел на асфальт.

Охранник сделал шаг в сторону и гаркнул, чтобы покрыть всю очередь.