Мигуми. По ту сторону Вселенной.

Ну и последнее испытание. У меня каких-то сильных эмоций оно не вызвало. Страшнее было сейчас видеть себя со стороны. Одежда грязная. Лицо припухшее. Голова явно разбита, потому как цвет моих волос невозможно было рассмотреть из-за крови. На нижней челюсти огромный бордовый синяк припухший. Короче видок, как говорится, краше в крематорий сдают.

Трансляция моих подвигов закончилось и на табло опять появилось мое изображение и какие-то надписи. Затем замелькали совсем жуткие картинки. Я видела, как в шахтах погибают другие игроки. Под неясное взбудораженное жужжание демонстрировали, как здоровые каменные блоки раздавили харака. Потом на общее обозрение вынесли момент утопления какого-то богомола. Картинка вновь сменилась, а я отвернулась, не желая это смотреть.

Моя ненависть к расе ахунтов возросла во сто крат.

Твари бессердечные. Мои глаза скрытые щитом пылали гневом. Да как можно, вот так спокойно относится к чей-то смерти. И тут же я запнулась за эту мысль. Перед глазами встала картинка, теперь уже из моей недавней жизни. Восемьсот восьмая мигуми отчитывающая меня за то, что я приказала уничтожить выживших заключенных и мое внутреннее злорадство по поводу их мнимого спасения. А кто же мне дал право там решать жить им или нет? Чем же я лучше этих ахунтов? Так может и права была эта совсем еще девочка мигуми, когда перечила мне? Возможно, что за столько лет постоянных зачисток, я совсем одурела от безнаказанности и возомнила себя богом.

Нет, я была не права, сто раз не права.

Чтобы не сделали те заключенные, судить их я не имела права! Убивать их, я не имела права! Бросать тело человека в шахте на радость крысам, я не имела права! Убивать моральных уродов, изнасиловавших свою же коллегу, не имела никакого права! Прикрывать их преступления, тоже не имела права! Я ведь способствовала тому, что это дело прикроют, и в следующий раз другая женщина, слепо доверяющая своим гнилым коллегам, может стать очередной жертвой. Нельзя так, надо, чтобы знали, чтобы не были наивны, чтобы потенциальные насильники понимали, что их ждет. Нельзя все это покрывать – это преступление.

И те двое охранников, спасших ребят заключенных, они ведь герои. Они, в отличии от меня, не решили, что раз зеки, то значит биомусор, недостойный человеческого отношения к себе. А я…

Как же мне сейчас было стыдно за себя. Правильно говорят, что проповедовать-то мораль легко, а вот соответствовать ей трудно. Вот так и с нами - мигуми. Мы хранители порядка, блюстители закона, а сами давно прогнили и даже не поняли, как и когда это произошло. Как же легко нам, оказалось, махать бластерами и решать, кого убить, а кого миловать. Да кто нам право-то такое дал! Да никто, сами решили, что нам все дозволено. Что мы истинное совершенство, а остальные так, людишки гражданские.

Осознание своего падения, своей гнилости, окатило меня жаркой стыдливой волной.

Да, конечно, я могла похвалиться добрыми деяниями, но мне было и за что себя корить. Я много чего за время своей службы в отрядах мигуми совершила. И много, кого отправила на тот свет, просто решив, что так надо и что это правильно. Еще и над восемьсот восьмой потешалась, проучить я ее хотела работой бумажной. Да эта девчонка в разы человечнее меня оказалась. Она, в первую очередь, людей перед собой видела, а не каторжников. Мне же, чтобы проявить сочувствие и сострадание к молодому заключенному, потребовалось увидеть, как над ним поиздевались и осознать, что он подвергся насилию. Неужто я такая черствая что, чтобы пробить меня на чувства, нужно предоставить чуть ли не труп. Когда же я такой стала? Когда?!

Это не бессонница меня мучила годами. Нет, вовсе не она. Совесть это моя ко мне стучалась. Приходила ночами и укоризненно смотрела на меня глазами убиенных моей рукой. Хотела разбудить во мне меня прежнюю. Девочку, которая гордилась тем, что хорошо поет, мечтавшую стать кондитером и печь пироженку. Та девчушка была настоящей, а та мигуми, в которую она превратилась - это подделка под человека.

Странно, но как только я осознала свою неправоту, мне стало легче. Не физически, а с души, словно камень с меня ростом свалился. Тот груз, что давил на сердце годами, и, если Господь даст мне возможность снова увидеть восемьсот восьмую мигуми, я непременно извинюсь перед ней за свою черствость.

Только бы был у меня этот шанс!

Оторвав взгляд от решетчатого пола, я вновь посмотрела на табло. Там происходила какая-то перетасовка фото участников. По-видимому, формировались пары. До меня дошло, что я не вижу остальных игроков. Чуть перегнувшись через перекладину, огляделась по сторонам и тут же натолкнулась взглядом на Сферра.

Это было ужасно…

Его заковали в какую-то энергетическую решетку. Платформа, на которой он стоял, тоже странно отсвечивала, словно, щит там стоял охранный. Сферр не двигался, но и выражения его лица было достаточно, чтобы понять, что всем тут конец. В ярости оскалившись, он сейчас совсем мало на человека походил и пугал немного даже меня. Хотя нет, имей я возможность, бросилась бы в его объятья и спряталась там.