Микаэл Налбандян

Однако он оставался все тем же остроумным, энергичным и жизнерадостным человеком, для которого тридцатилетний возраст казался далеким-далеким, почти старостью, хотя от этой «старости» его отделяли всего каких-то два-три года.

Микаэл любил музыку и никогда не упускал возможности послушать приехавших на гастроли певцов, особенно если это были оперные певцы. Любил театр — каждый новый спектакль был для него настоящим праздником.

И наконец, он просто любил общество актрис и певиц, потому что любил… женщин. Каждая встреча и каждое неизбежное расставание облагораживает, очищает человеческие чувства, освещает душу, по-своему помогая осмыслить жизнь. Неужели можно о таком хранить каменное молчание?! И каким бы сильным ни было опасение опошлить свою любовь, открыто говоря о ней, все-таки трудно было ему в письмах близкому другу не выдать себя коротенькой фразой: «Лебедева окончила учебу, но по-прежнему живет в школе», «Богданова уехала за границу», «Бозио уехала», «Лебедеву увезли в Питер», «Лодди делла Санта тоже уехала»… И все. Коротко. Если чувствовал необходимость, то приписывал: «Остальное устно». Без всяких намеков и комментариев, словно сообщая все это лишь самому себе. Если же хотел вообще рассказать о себе, но так, чтобы это понял лишь адресат, то пользовался придуманным им же шифром. А придумывать шифры он был мастер еще во время учебы в школе Патканяна.

«Здесь ничего нового нет, — писал он другу. — Сам я занимаюсь, и не только на 76, 54, но и на 38 времени нет».

А через несколько лет в холодном каменном мешке Петропавловской крепости его согреют воспоминания о прожитых вместе с актрисой Марией Пановой и уже прошедших днях. «Прошу передать мое неизменное уважение и поздравление по случаю праздника Христова — добрейшей Марии Николаевне Пановой. Я весьма часто думаю об ее настоящем положении… Теперь она также одна на свободе, как я один под арестом…

Жму ей руку и желаю быть здоровой, веселой и счастливой. Вот и все, что я желал бы ей передать, и более… пока ничего. Я надеюсь, что ты все равно передашь больше».

И в другом письме: «От души благодарю за милое воспоминание о друге, который, в свою очередь, ни на одну минуту не забывал ее и не теряет надежды опять увидеться и, забыв все прошедшее горькое, вспоминать старину».

…Пока же эта «старина» была настоящим Микаэла, а «прошедшее горькое» еще ждет его где-то в неведомом будущем…

«ЮСИСАПАЙЛ»

..Нельзя не любить отечества, какое бы оно ни было, только надобно, чтобы эта любовь была не мертвым довольством тем, что есть, но живым желанием усовершенствоваться…

Виссарион Белинский

Отныне — свет и истина и освобождение от тьмы Вавилонского плена.

Степанос Назарян

17 марта 1857 года министр народного просвещения Абрам Норов доложил Александру Второму о ходатайстве профессора Лазаревского института восточных языков Степанова Назаряна издавать журнал на армянском языке. На докладной министра Его Императорское Величество соизволил начертать «Согласен»…

И, как это обычно бывает после долгого и вроде бы безнадежного ожидания, положительное решение просьбы принесло Назаряну не облегчение, а множество новых забот.

Достаточно ли лишь желания одного-двух людей, чтобы разорвать цепи «тьмы Вавилонского плена», если сам народ не захочет избавиться от них?

Все дело было в том, что армяне были каждый сам по себе. Не имея общей цели, не имели они и единства.

«Каждый из нашей нации считает свою личность обособленной, — с горечью писал Налбандян. — Нация превратилась в абстракцию, и в этом причина того, что воз национального прогресса остается стоять на дороге, потому что каждый считает себя особенным, не имеет желания подойти и впрячься в этот воз».

И действительно, нет в мире абстрактных наций. Если нация есть, то она должна быть видна в действительности. Если же не видна, то, следовательно, ее не существует.

Но что это такое — нация-абстракт?

Я, ты, он, другой считаем себя обособленными и отдельными. И если что-то случается, то каждый из таких составляющих нации говорит: «Пусть об этом позаботится нация». И, говоря это, каждый отделяет себя от других. Но если все, кто входит в нацию, думают так и отходят, то кто же тогда составляет нацию?

Никто.

«Вот что значит абстрактная нация, и именно мы такая нация. Но поскольку не может быть абстрактной нации, то, следовательно, мы — не нация».

Против столь жестокого заключения Микаэла Налбандяна Степанос Назарян не смог ничего возразить. Но это вовсе не значило, что они собирались сидеть сложа руки и ждать, что армяне когда-нибудь станут едины и обретут общенациональную цель.

Но пока первым делом следовало любой ценой обеспечить рождение давно лелеемого журнала. Журнала, целью которого было превратить абстрактную нацию в нацию действительную и реальную, а вернее, создать эту самую нацию.