Микаэл Налбандян

Естественно и то, что разрешение на открытие школы в Феодосии ему было дано охотно и незамедлительно. И совсем уж понятно, что Айвазовскому не только дали возможность перевести из Парижа «Масьяц ахавни» и издавать его за казенный счет, но и поручили ему самому быть цензором своего издания…

Поистине безграничным было доверие к человеку, который, по определению Степана Воскана, будущего друга и соратника Налбандяна, «как литератор — не стоил ничего, а как архимандрит всяческих церквей — не обладал той моральной властью, которая является главным достоянием пастыря. Наоборот, своим двуличным поведением и особенно пакостным своим нравом он потерял всякие симпатии добродетельных людей». Да и можно разве «сегодня ласкать свободу, завтра припадать к ногам тирании, послезавтра лобызать колонны Рима, а на следующий день — восхвалять мысли Лютера»?

Нельзя!

Но Габриэл Айвазовский был лишен внутреннего нравственного стержня, и посему вполне понятно, что власть имущим было весьма выгодно иметь у себя в услужении такого вот человека. Оторванный от своих корней и давно уже лишившийся их как опоры, Габриэл Айвазовский приобрел необходимый для своей устойчивости вес назначением монаршей милостью на должность епархиального начальника епархии Нахичевана-на-Дону и Бессарабии вместо Маттеоса Веапетяна. И произошло это вопреки существующим правилам и даже без ведома Эчмиадзина.

Жаловаться архимандриту-ренегату теперь было не на что.

«Габриэл Айвазовский был большим ученым, — пишет Очевидец, — но не в положительном, а в отрицательном смысле этого слова. Такой человек, встав во главе народа, уведет его в темные доисторические века. Именно такие превращают людей в обезьян, а вовсе не те, кто говорит, что человек произошел от обезьяны!»

Трудно сказать, триумф ли Габриэла Айвазовского в Петербурге и возможные последствия этого или налаживание дел с подпиской на «Юсисапайл» в родном городе были тому причиной, но Микаэл Налбандян только в середине или конце июля собрался отправиться в Нахичеван-на-Дону.

Однако в последний момент планы неожиданно изменились, и вместо Нахичевана-на-Дону он отправился за границу.

Причиной этого неожиданного путешествия оказались армянские матрицы для «Юсисапайла». Полиграфисту Барфкнехту давно уже была перечислена выделенная для этой цели Карапетом Айрапетяном сумма, но отправка, судя по всему, затягивалась. Поэтому и потребовалось Налбандяну лично отправиться за матрицами и шрифтами.

Все это не ускользало от Рафаэла Патканяна, внимательно следившего за каждым шагом Налбандяна.

Рафаэл Патканян — Серовбэ Патканяну.

22 мая 1857 г.

«Сообщаю тебе две новости: журнал Назарянца «Юсисапайл» будет печататься в 1858-м… Объявление Назарянца сверх меры переполнено гордостью и тщеславием. Налбандян отправился за границу и, как я слышал, должен привезти для журнала прессы, шрифты и клише. Гляди, как продвигается дело шарлатанов, а мы, жизнь положившие ради того же, сразу отстали»[21].

…Микаэл Налбандян проехал через Мариенбад в Вену, а оттуда в Венецию. В этих городах, где издавна развивалось и процветало армянское печатное дело, можно было достать необходимое печатное оборудование. Деньги на дорожные расходы — около тысячи рублей — предоставили нахичеванские друзья. Далее Микаэл должен был отправиться в Париж и Константинополь. Можно предположить, что в Париже он имел случай познакомиться с одним из наиболее светлых и выдающихся деятелей Мхитаристской конгрегации — Гевондом Алишаном.

Кто они, мхитаристы, как образовалась эта конгрегация и кому опа теперь служит?..

Микаэл Налбандян не только не обошел эти вопросы, но и посчитал крайне необходимым подробно и беспристрастно ответить на них.

…После падения последней царской династии Армения окончательно утратила свою независимость и во все больше сгущавшейся вокруг беспросветной четырехвековой тьме впала в «смертоподобный сон».

Коренная Армения лишилась того нравственного лона, которое необходимо, чтобы взлелеять семя духовного. Поэтому возрождение познавательного духа армянского народа должно было произойти вне пределов Армении, в чужой стране. Армянская словесность нашла приют в Италии, питаясь ее хлебом, ибо, как писал Налбандян, «сама нация, как и в наши времена, не имела для своих сынов-патриотов ни хлеба, ни чести». Поистине — времена словно и не изменились!.. И в те дни каждый человек думал только о собственной выгоде, не понимая, что без пользы всеобщей невозможна польза личная.