Микеланджело

Положение с каждым днём ухудшалось. Хоть силы были неравны, восставшие продолжали стойко держать оборону. Пришла печальная весть: в сражении на подступах к городу пал смертью храбрых Франческо Ферруччи. Микеланджело встречался с ним не раз при обсуждении военного положения. Его поражал этот молодой человек, вышедший из низов, но отличавшийся благородством, трезвостью ума, мужеством и непоколебимой верой в правоту общего дела защиты республики.

История повторилась. Почти полтора века назад чесальщики шерсти Ciompi (чомпи) смело выступили против власти олигархов. Отличие только в том, что Франческо Ферруччи геройски погиб, сражаясь с врагами республики, а предводитель чомпи Микеле ди Ландо трусливо предал своих товарищей.

Позднее, коротая старость в папском Риме, Микеланджело часто вспоминал то счастливое героическое время, когда он с гордостью чувствовал себя частицей своего народа, выступившего в едином порыве за свободу и защиту республики, о чём поведал в беседах с португальским художником Франсиско де Ольянда.

* * *

Свершилось то, что предвидел Микеланджело. Малатеста предал горожан и 2 мая открыл ворота врагу. Началась массовая расправа над республиканцами. На городских площадях вырос лес зловещих виселиц. Первыми были казнены многие друзья Микеланджело, и среди них Баттиста делла Палла, а сам он, охваченный ужасом, укрылся поначалу на колокольне Сан Никколо, а затем в подземелье капеллы Медичи, где ему были известны самые укромные места.

Закрылась одна из самых славных страниц в истории Флоренции. Правление городом перешло в руки папского эмиссара Баччо Валори, под чьим руководством действовали отряды карателей. Вскоре пришло распоряжение Климента VII разыскать прячущегося Микеланджело и передать ему, чтобы он продолжил работу над капеллой Медичи, — папа не держит на него зла. Когда Микеланджело вышел из укрытия и приступил к работе, ему вернули прежнее денежное довольствие.

Однажды под Рождество на соборной площади он увидел, как ряженые перед не убранным после массовых казней эшафотом водили хоровод и пели:

Вставайте с нами в хоровод —
Забудемся в весёлом танце.
Пустой покуда, эшафот,
Не унывайте, итальянцы!

Молчи, заупокойный хор!

Сегодня праздник и веселье.
Но наточил палач топор,
И завтра горькое похмелье.

Лишенья, войны и чума

Безжалостно уносят жизни.
Наш грешный мир сошёл с ума
И забавляется на тризне.

Собравшаяся вокруг толпа в страхе начала расходиться, напуганная мрачными предсказаниями заунывно поющих ряженых. Микеланджело был потрясён пением за упокой на Рождество, самый светлый христианский праздник, когда в душах происходит просветление и зарождаются самые радужные надежды.

Кошмар не кончился, и он вынужден был скрепя сердце снова работать на Медичи, против которых ещё недавно сражался на бастионах осаждённого города. Это были дни невыносимого отчаяния, когда он презирал самого себя за малодушие, трусость, и его охватывала мучительная тоска. Сознание того, что им преданы былые идеалы, не давало покоя ни днём ни ночью. Единственным утешением служило то, что трудился он по воле свыше, чтобы запечатлеть в камне трагедию униженной, поставленной на колени Флоренции и потопленные в крови мечты о свободе.

В те тревожные дни, полные страха и сомнений, была всерьёз поколеблена его вера в собственные силы. Он был подавлен окутавшим его город ночным мраком, сокрывшим истину от глаз. Его мятущаяся душа жаждала ясности и света. Вопреки прежней склонности к работе в ночные часы в его тетради появились строки как антоним былым настроениям, которые теперь подверглись сомнению:

И даже Феб объять не в силах разом
Своим лучом холодный шар земной.
Нам и подавно страшен час ночной,
Как таинство, пред коим меркнет разум.

Бежит от света ночь, как от проказы,

И защищается кромешной тьмой.
Хруст ветки иль курка щелчок сухой
Не по нутру ей — так боится сглаза.

Глупцы пред нею падать ниц вольны.

Завистлива, как вдовая царица,
Она и светляков сгубить не прочь.

Хотя предубеждения сильны,

От солнечного света тень родится
И на закате переходит в ночь (101).

* * *