На противоположном конце свода, прямо над входной дверью, Микеланджело нарисовал выразительного старика, завернутого в длинные ткани и привлекающего взгляд яркими цветами своих одежд – красным, золотым и голубым. Это пророк Захария, предсказывавший кару, но также и искупление грехов. Он поглощен чтением толстой книги, такой же белой, как и свет, падающий на его одежды, как и его большая борода. Старец словно разыскивает в книге что-то, чего найти не может – ведь в ней ничего не написано!
Дерзкий художник поместил пророка на важнейшем месте, где Юлий II хотел видеть Иисуса. «Как мог Микеланджело думать, – задаются вопросом Бенджамин Блеч и Рой Долинер, – что сможет избежать гнева папы, открыто не выполнив его пожелания? Замена Иисуса на малого пророка могла стать роковой для любого другого художника, работающего на заказ, но Микеланджело нашел блестящий способ умаслить своего покровителя. Панель с изображением Захарии – не просто идеализированный портрет библейского персонажа. Микеланджело перенес черты папы Юлия II на изображение древнееврейского пророка. И это не все, Микеланджело изобразил Захарию в мантии королевских цветов – голубого и золотого, – традиционных цветов клана делла Ровере, к которому принадлежали и папа Сикст IV, и его племянник папа Юлий II. Замена образа Иисуса Христа на портрет понтифика? Ничего страшного при эгоизме Юлия. Художник сохранил его образ для всех будущих пап, поместив прямо над входом в прославленный новый храм, и этим увековечил роль его семьи в строительстве» 110.
Но и это еще не все. Расположение портрета честолюбивого Юлия II над самым входом было тонким психологическим ходом со стороны Микеланджело – однако этого ему показалось мало, и он придумал еще некую «дань уважения» папе. В кавычках, ибо гениальная выходка художника на деле производит совершенно иное впечатление.
За спиной Юлия-Захарии Микеланджело поместил две маленькие фигурки ангелов. Они у него заглядывают через плечо пророка. Казалось бы, ну и что? Один ангел опирается на своего товарища, но если присмотреться, можно заметить, что невинный златовласый ангелочек показывает чрезвычайно оскорбительный жест за головой папы Юлия II. Это не очень хорошо видно, но он сжал кулачок, просунув большой палец между указательным и средним. По сути, это фига, и этот жест у Микеланджело специально написан нечетко и затенен.
Историки Бенджамин Блеч и Рой Долинер констатируют:
«Мало кто знает, но по сегодняшний день, когда папская процессия проходит через огромный портал, предназначенный для редких посетителей капеллы, понтифик оказывается как раз под портретом своего предшественника, получая фигу от Микеланджело» 111.
Миссия невыполнима?
От работы под потолком у Микеланджело часто случались спазмы и судороги, связанные с нарушением обмена кальция, основного «строительного материала» скелета. Он задыхался, его мозг работал слишком быстро.
И все ему приходилось делать самому. Как Флобер, воскликнувший несколько столетий спустя: «Мадам Бовари – это я!» – Микеланджело написал в одном из своих писем: «Сикстинская капелла – это я» 112.
Художников, приглашенных из Флоренции, он выгнал без объяснений, уничтожив однажды утром все, что они написали, а после заперся в капелле на ключ. Некоторое время он возвращался домой лишь поздно ночью и тут же баррикадировался. А потом понял, что прятаться больше не нужно: художники, глубоко оскорбленные произошедшим, уехали обратно во Флоренцию.
Джорджо Вазари по этому поводу замечает:
«В начале работ он предложил им написать что-нибудь в качестве образца. Увидев же, как далеки их старания от его желаний, и не получив никакого удовлетворения, как-то утром он решился сбить все ими написанное и, запершись в капелле, перестал их впускать туда и принимать у себя дома. А так как шутки эти, по их мнению, продолжались слишком долго, они смирились и с позором воротились во Флоренцию. Так Микеланджело порешил выполнить всю работу один» 113.