Микеланджело. Жизнь гения

Остальное содержание короткого письма к Фебо свидетельствует, что в личной жизни Микеланджело произошли внезапные изменения. Стиль этого послания разительно, почти шокирующе отличается от изысканно-вычурной придворной манеры выражаться, которую Микеланджело демонстрировал в письмах к Томмазо. Оно выдержано в дружеском, неформальном и, поскольку в их отношениях, видимо, наступила некоторая «холодность», «froideur», довольно печальном тоне. Микеланджело начал так: «[Н]есмотря на Вашу ко мне великую ненависть – не зная причины, я не думаю, что она в той любви, которую я к Вам питаю, но в разговорах людских, которым Вы, испытав меня, не должны были бы верить, – я не могу, однако, не написать Вам…»

Письмо он завершает уверением, исполненным не той возвышенной, почти мистической страсти, которую он испытывал к Томмазо, но, безусловно, сильного чувства: «Хочу, чтобы… Вы знали, что, доколе я жив и где бы я ни был, я всегда буду готов служить Вам с такой преданностью и любовью…» Он желал Фебо добра более, чем блага самому себе, и молил Господа открыть юноше глаза на его привязанность к нему, дабы он воспылал к нему не ненавистью, а любовью[1228].

Фебо, как и Томмазо, Микеланджело дарил сонеты, а сонетов в те годы он сочинил множество. В стихах, вероятно посвященных Фебо, обыгрывается значение его фамилии Поджо («холм»), его «солнечное» имя, а сам юноша уподобляется Фебу, или Аполлону, или богу солнца[1229]. Однако единственное сохранившееся письмо, отправленное Фебо к Микеланджело, кажется неискренним и корыстным, оно ничем не схоже с изысканными, но проникнутыми искренней преданностью письмами Томмазо[1230].

Оно датировано 14 января 1535 года. Фебо утверждает, что не сумел отлучиться, чтобы попрощаться с Микеланджело в тот день, когда уехал из Флоренции, но нисколько не сердится на него, поскольку видит в нем едва ли не отца. Впрочем, Фебо не потрудился дать знать о себе в течение следующих трех с половиной месяцев, которые провел в Пизе. Теперь, вернувшись во Флоренцию и нуждаясь в деньгах, Фебо с радостью принял помощь, предложенную Микеланджело, и попросил его прислать денежный перевод на имя своего банкира, надеясь получить наличные. Чрезвычайно маловероятно, чтобы любовь Микеланджело к Томмазо Кавальери обрела какое-то физическое выражение; однако трудно поверить, что его отношения с Фебо были столь же чисты.

Искушение грехом – сюжет рисунка Микеланджело, озаглавленного «Сон» («Il Sogno»)[1231]. Вазари причисляет его к группе, в которую входят «Ганимед», «Наказание Тития» и другие, созданные для Томмазо, но когда именно он был исполнен, мы не знаем. На этом графическом листе изображен идеально стройный, атлетически сложенный молодой человек, облокотившийся на сферу, которая, вероятно, призвана символизировать земной шар. Юноша сидит на некоем ящике, в котором лежат усмехающиеся театральные маски, видимо аллегорически представляющие всю тщету и обманчивость земных наслаждений, устремлений и замыслов. Они напоминают мрачную и зловещую маску, скрывающуюся под рукой «Ночи» в капелле Медичи.

За спиной молодого человека кольцом расположились пороки, в том числе гнев, алчность и прежде всего похоть, которую представляют нагие обнявшиеся любовники. В облаках над ними парит, полустертый в прошлом каким-то ханжеским владельцем рисунка, массивный, возбужденный пенис, воздетый кверху словно пушечный ствол, – наиболее откровенный сексуальный образ, когда-либо созданный Микеланджело.

Впрочем, молодого человека на этом аллегорическом рисунке от грозящих ему искушений отвращает обнаженный крылатый гений, слетающий с небес и дующий в трубу, направленную прямо в лоб главному герою. Таким образом, душа его пробуждается, отринув порок и устремившись к добродетели. Как мы уже видели, в жизни самого Микеланджело на рубеже пятидесяти – пятидесяти пяти лет чувственная страсть стала играть более важную роль, чем когда-либо прежде. Именно в эти годы, как указывал переводчик и исследователь его стихов Джеймс Сэслоу, он сочинил «первый массив любовной поэзии на родном языке в европейской традиции Нового времени, обращенный мужчиной к другому мужчине»[1232]. Несколько сонетов он адресовал Фебо, но бо́льшую часть, судя по всему, – Томмазо.

Сон. Ок. 1533–1534

Смерть Климента лишила Микеланджело преданного покровителя, верного заступника и благодетеля и, насколько это было возможно, учитывая различие в их статусе, – друга. Впрочем, узнав о кончине Климента, он мог испытать и облегчение. На какое-то время уход папы освобождал его от двойных обязательств: работать над оформлением Сан-Лоренцо, которому на протяжении последних двадцати лет он отдавал бо́льшую часть своего времени, и воплощать новый замысел папы – гигантскую фреску в Сикстинской капелле. Однако избавление от забот долго не продлилось. 13 октября 1534 года, на второй день конклава, получив почти все голоса, за исключением своего собственного, папой был избран кардинал Алессандро Фарнезе, принявший имя Павла III[1233].