Микеланджело. Жизнь гения

План собора Святого Петра, разработанный Сангалло, по мнению Микеланджело, был лишен такого важного свойства, как органичность. Иными словами, части не складывались неизбежно и убедительно в единое целое, как это можно наблюдать на примере человеческого тела. А именно этого, поясняет Микеланджело в письме к некоему кардиналу, имя которого, к сожалению, не названо, и требует архитектура: «Не подлежит сомнению, что члены архитектуры зависят от членов человеческого тела. Тот, кто не был и не стал хорошим мастером фигур, и в особенности мастером анатомии, не может этого понять»[1384].

Разумеется, он вовсе не хотел сказать, что элементы здания должны иметь примитивное сходство с руками, ногами или торсом человека, он лишь утверждал, что целое должно функционировать подобно живому телу, части которого находятся в равновесии или в динамическом напряжении друг относительно друга. Только если вы, как сам Микеланджело, изучили и постигли соотношение мышц, костей и сухожилий, вы сможете создать архитектурный проект здания, в котором будут ощущаться жизнь и сила. Именно таково было его зодческое кредо, и он немедленно принялся воплощать его.

В письме к Бартоломео Ферратино, настоятелю собора Святого Петра и одному из уполномоченных Ведомства по делам возведения собора, ответственных за его строительство, Микеланджело подробно изложил свои возражения против плана Сангалло. Он начинает свое послание удивительным панегириком в адрес Браманте, того самого человека, который, объединившись с Рафаэлем, по мнению Микеланджело, интриговал против него и из-за которого он впал в немилость у Юлия II. Однако все это было личным соперничеством. Если же говорить о вещах серьезных, а именно об архитектурном дизайне, «нельзя отрицать, что Браманте был силен в архитектуре, как никто другой со времени древних и до наших дней».

Далее он переходит к чему-то, чего пытался избегать всю жизнь, а именно недвусмысленно и определенно высказывает свои взгляды на искусство. Микеланджело настаивает, что Браманте «составил первый план Сан-Пьетро, не запутанный, а ясный и простой, светлый и со всех сторон обособленный, так что он ничему во дворце не мешал». Микеланджело неожиданно использует прилагательное «светлый», описывая таким образом замысел Браманте не только метафорически, но и буквально. Свет, освещение всегда играли для него важнейшую роль. Затем он обрушивается с критикой на своего оппонента: «Поэтому всякий, кто отклонился от названного решения Браманте, как это сделал Сангалло, отклонился и от истины. А если это так, то всякий смотрящий беспристрастными глазами может увидеть это на его модели».

Он полагал, что церковь, построенная по проекту Сангалло, окажется темной, поскольку для освещения огромных внутренних помещений предназначалось слишком малое количество окон. Физически воспринимаемая тьма превращалась для него в символ морального падения, – возможно, он прямо отождествлял одно с другим, убежденный, что темное место располагает к черным грехам. В письме к Ферратино Микеланджело перечисляет самые невероятные преступления, которые могут совершаться во мраке базилики Сангалло: «…укрывательство людей, преследуемых законом… производство фальшивых монет… оплодотворение монахинь и другие бесчинства»[1385].

Более того, если бы пришлось снести стены возведенной Сангалло крытой галереи, то и это не стало бы большой потерей, как уверяют разгневанные ассистенты и помощники Сангалло; а все потому, что камень можно будет использовать снова. Чтобы добиться своего, Микеланджело убеждал Ферратино повлиять на папу. Вполне понятно, что Павел III не спешил отвергнуть работу знаменитого зодчего, который посвятил ей много лет и служил папе на протяжении почти всей своей карьеры. Впрочем, Микеланджело победил: иначе и быть не могло.[1386]

Несмотря на все похвалы Микеланджело в адрес Браманте, предложенный им новый план радикально отличался от замысла Браманте во всем, кроме двух существенных черт. Как и Браманте, Микеланджело намеревался соорудить центрическое здание, увенчанное куполом, но, вместо того чтобы расширить, Микеланджело его сжал. Подобно напряженной мышце, оно сделалось меньше и преисполнилось силы. Как неоднократно случалось и раньше, например когда он вырезал «Давида» из поврежденного камня неудобной формы, сложности лишь пробуждали его вдохновение. Микеланджело не стал отказываться от четырех огромных опор средокрестия, но извлек – так и хочется сказать «высек» – из очертаний прежних планов и эскизов новую, динамичную форму.