Микеланджело. Жизнь гения

Леонардо писал о битвах и их изображении задолго до того, как ему поручили их изобразить. Он хотел показать дым артиллерийских орудий, вихрь пыли, взметнувшейся из-под копыт лошадей и из-под ног пехотинцев, ярость, царящую в гуще боя, где не отличить своих от чужих, искаженные гневом и болью лица воинов и ощерившиеся морды коней[472]. В качестве центральной сцены своей гигантской фрески Леонардо задумал водоворот «смешавшихся в кучу» конских и человеческих тел в тот миг, когда флорентийцы отчаянно пытаются захватить мост через Тибр. Его подготовительные этюды, на которых предстают устрашающие в безумной ярости черты основных персонажей, выглядят фиксацией реальных человеческих эмоций. По сравнению с ними фирменная угрюмость и нахмуренные брови «Давида» просто готовая формула, заимствованная из классического искусства. А именно такое впечатление живой реальности, несомненно, и пытался создать великий «натуралист» Леонардо. Тем самым две батальные фрески обращались в состязание не просто между двумя художниками, но между двумя соперничающими концепциями искусства.

Вероятно, Содерини знал, что необычайный молодой художник придерживается взглядов на искусство, диаметрально противоположных тем, что исповедовал Леонардо. Если бы две эти росписи были завершены, то не составили бы эстетического единства, но явили бы собой один из величайших примеров художественного контраста и сопоставления в истории искусства. Нам неизвестно, выпрашивал ли Микеланджело этот заказ, неизвестно, кто выбирал конкретные сюжеты. Любопытно предположить, что в выборе мог сыграть роль Никколо Макиавелли. Макиавелли страстно мечтал учредить во Флоренции ополчение, то есть войско, состоящее не из наемников, а из граждан города-государства. В битве при Кашине, которая произошла примерно за сто пятьдесят лет до описываемых событий, победу одержало войско, набранное главным образом из флорентийских добровольцев, а победили они силы Пизы, в описываемый период снова сделавшейся противницей флорентийцев. Необходимость создания ополчения – одна из главных тем «Государя», трактата об управлении государством, который Макиавелли напишет десять лет спустя, но о котором впервые упоминает 24 мая 1504 года, то есть в то самое время, когда было принято окончательное решение об установке «Давида»[473]. (На Пьяцца делла Синьория его перенесли в середине мая, но о том, что его надлежит разместить не в лоджии, а перед палаццо Веккьо, было объявлено не ранее 28 мая.) Интересно, что в свете идей, высказанных в «Государе» Макиавелли, историю ветхозаветного героя Давида можно интерпретировать как символ удачи, сопутствующей тому, кто привык рассчитывать только на собственный ум, военный талант и сметливость[474].

Кто бы ни избрал подобный сюжет, он идеально соответствовал способностям и силам Микеланджело. Как сухо заметил художественный критик и историк искусства Джонатан Джонс, не часто художникам представляется случай «изобразить целое войско без одежды»[475]. Однако битва при Кашине давала такую возможность. Сражение разыгралось возле маленького городка Кашина, неподалеку от Пизы, жарким летом 1364 года. Флорентийцы, сняв доспехи, купались в прохладных водах реки Арно, когда пришла весть о наступлении пизанцев под командованием английского кондотьера Джона Хоквуда. Флорентийские воины поспешно выбрались из реки и одержали важную победу.

В отличие от Леонардо, в качестве центральной группы фрески Микеланджело задумал показать множество обнаженных и полуобнаженных мужчин, лихорадочно устремляющихся из воды на берег и поспешно надевающих доспехи; поэтому роспись получила альтернативное название «Купальщики». Иными словами, это было виртуозное, детальное изображение нагих мужчин во всевозможных, мыслимых и немыслимых, позах.

От этого величественного замысла сохранилось немногое. Даже картон был разрезан на части, и большинство этих фрагментов пропали, прежде чем Вазари успел хотя бы бросить на них взгляд; впоследствии исчезли и немногие увиденные им. Воочию созерцал и описал творение Микеланджело Бенвенуто Челлини, который, с понятной тоской по прекрасным и утраченным произведениям искусства, полагал, что «Битва при Кашине» – самая чудесная из работ Микеланджело. Даже создав Сикстинскую капеллу, он, по мнению Челлини, «ни разу не подымался до этой точки и наполовину: его талант никогда уже не достигал силы этих первых опытов»[476].