Микерия

Это новое похищение, сделанное с такою невероятною смелостью, это современное с ним превращение человека в осла, совершившееся так ловко при многочисленной страже, привели мудрого царя Амосиса в величайшее удивление. То и другое были, очевидно, подвигом одного и того же проказника: но как мог он очутиться в одно время в двух местах вдруг? Мудрый царь Амосис никак не понимал этого. Он стал придумывать новые, еще более тонкие средства к открытию своего злодея, но, что ни изобретало его великое остроумие, как ни ухитрялась его мудрость, все было безуспешно. Нередко уже кладовые его были, опыта ради, нарочно оставляемы на всю ночь незапертыми: и тут не мог он никого поймать; пропажи в подземельях добровольно прекратились и, несмотря на все усилия сыщиков, о похитителе золота и безголового трупа не получено никакого сведения. Апопи так искусно скрывал свое богатство, что ничье подозрение не обращалось на бедный дом покойного архитектора.

Мудрому царю Амосису, однако ж, непременно хотелось добиться до решения этой странной загадки. Он отправился в золотой терем лунолюбимой дочери своей, царевны Микерии-Нильской Лилии, и держал ей такую речь: «Дражайшая лунолюбима я дочь моя! я никогда не полагал, чтобы в Египте кто-либо был дальновиднее или остроумнее меня. Это казалось невозможным и неестественным. Между тем, нашелся человек, который решительно сбил меня с толку, играет моей проницательностью, проводит меня своими хитростями, как маленького ребенка. Я не могу допустить такого злоупотребления в моем государстве! В книгах мудрецов сказано, что где мужская мудрость становится в тупик, там нередко женский ум находит очень просто настоящее решение затруднения. Мне нужен твой женский ум. Ты совершеннолетняя: я объявляю сегодня же по всему Верхнему и Нижнему Египту, что, согласно с моим обетом, отдаю руку твою тому из моих мудрых и ловких Египтян, кто расскажет тебе… одной тебе, наедине… и не открывая наперед ни имени, ни звания… самый удивительный подвиг остроумия из личных своих деяний. Имя и звание обнаружит он после, когда будет принят. Похититель золота и безголового трупа явится к тебе непременно: я знаю его дерзость!.. он придет в мой собственный дворец похвастаться своими проделками! Как скоро начнет он рассказывать тебе об этом неслыханном деле, ты ухватись за него обеими руками и закричи: я тотчас приду с моими телохранителями. Держи его крепко: он — настоящий оборотень… ужасно мудр… очень остроумен!.. как раз исчезнет…»[28] Земному Солнцу возражать грех: он — центр всей подлунной мудрости, и смертные обязаны слепо повиноваться его вдохновениям. Таков закон богов. Лунолюбимая царевна Микерия-Нильская Лилия, несмотря на неприятность поручения, беспрекословно подчинилась воле солнцелюбимого царя-родителя.

Вскоре целые толпы молодых и старых искателей счастия сбежались в золотой терем лунолюбимой царевны: каждый рассказывал ей свои знаменитейшие хитрости, замысловатейшие проказы, но все подвиги их остроумия или воображения были признаваемы недостаточными. В одно утро явился к прелестной царевне молодой человек, очень красивой наружности, одетый весьма изящно, с щегольскою на голове повязкою, которой одна уже золотая бахрома доказывала тонкий вкус и отличное воспитание. Обращение его было благородно, речь сладка и исполнена удивительной мудрости. После нескольких слов вступительной беседы, лунолюбимая царевна была совершенно им очарована. Она, дрожащим голосом, спросила его о причине посещения.

— Я желаю, — отвечал он, — рассказать вам самое удивительное дело, какое только случилось в славное царствование мудрого фараона, вашего солнцелюбимого родителя, прелестная царевна; дело, в котором сам я, лично, участвовал, но которое, к сожалению, днем никак не рассказывается.

— Так когда же вы можете рассказать мне его? — с удивлением спросила царевна.

— Не иначе как ночью.

— Ночью?.. великая Изида!.. как это можно?

— Да! ночью!.. когда совершенно темно и все спят. Сегодняшнею ночью, если вам угодно.

Лунолюбимая царевна Микерия покраснела и потупила взор.

— Ночью? — повторила она несмело. — Где же?..

— Здесь. Всего лучше, здесь.

— Но… но… ночью все ворота дворца заперты… вам нельзя сюда проникнуть…

— Мне ворота не нужны. Если только вы позволите, я предстану перед вас непременно… в самую полночь.

Лунолюбимая царевна Микерия-Нильская Лилия снова покраснела. Огонь женского любопытства пылал в ней так сильно, и незнакомый собеседник был так мил, так чудесен, — может быть, это и сам Озирис! — думала она в своем благочестии: когда, при такой красоте, ему еще и двери для входа не нужны! — что, средь волнений удовольствия, страху и замешательства, дрожа, пламенея, колеблясь, неизвестно каким образом позволила ему явиться в это необычайное время.

— Могу ли иметь хоть одну лампу в комнате? — робко спросила она еще, когда незнакомец прощался с нею.

— Как вам угодно, — отвечал он, кланяясь почтительно. Лампа не помешает моему рассказу: он боится только дневного света.