Шумахер перемахнул через бетонные ограждения и остановился за защитной сеткой. Он еще не знал, что Хиллу пришлось сбросить скорость, возвращаясь в боксы, до которых ему предстояло пройти почти весь круг. Сняв шлем, Михаэль безучастно смотрел на трассу, покусывая губу, Хилл дотянул до боксов с заблокированным колесом. Но куда хуже было то, что оказался погнут один из рычагов подвески. Дэймон сидел в кокпите, а часы отсчитывали паузу. 7 секунд, 8, 9, 10, 11, 12… На счете 12 он покачал головой и открыл забрало шлема — взгляд полон грусти, непонимания, покорности судьбе и, кажется, злости. Отсчет времени был остановлен. Вокруг него суетились механики, дергали за рычаг, пытались его вправить, качали головами. Рука в перчатке уперлась в рычаг в месте изгиба, другая дергала его, проверяя, определяя состояние, тестируя его прочность.
Хилл безучастно сидел в кокпите.
Шумахер по-прежнему стоял за ограждением, закусив губу. Он ждал, когда появится Хилл, ждал, когда мимо проедет его чемпионская корона…
Механики оставили рычаг в покое. Хилл по-прежнему недвижимо сидел в кокпите.
Шумахер облизнул свои губы, пересохшие от напряжения. Он ждал, когда же покажется Williams — этот момент был все ближе, ближе, но на носовом обтекателе синей машины красовалась красная двойка. Это был Мэнселл, не Хилл! Из динамика донеслось сообщение о том, что у «Хилла какие-то проблемы, но какие именно, пока неясно». Он наблюдал за тем, как Мэнселл проехал мимо еще раз, второй, третий. Хилл все не появлялся. «И тогда я понял:
Хилл по-прежнему сидел в машине, которую невозможно было отремонтировать быстро. Он сидел, словно надеясь, что хоть что-то еще можно сделать, что у него остается еще хоть какой-то шанс. Из другого конца пит-лейна за ним наблюдали люди из Benetton, Хилл вылез из кокпита и ушел в боксы. После этого механики Benetton, не скрывая своих чувств, пустились в пляс, обнимаясь и приветствуя зрителей на трибунах.
Когда в глубине своего бокса Хилл стягивал с головы шлем, из динамиков разнеслась новость о его сходе. Шумахер потряс головой, словно не веря в то, что он только что услышал, но к нему уже потянулся лес болельщицких рук. Он отшатнулся, отступил ближе к сетке, где его невозможно было достать, лицо растянулось в гримасе. Он стоял, прижавшись к проволочной сетке, упершись лбом в кулак, словно опасаясь, как бы не поранить лицо. Хилл в боксах Williams поднял кулак и резко опустил его вниз, словно выражая этим жестом свое отчаяние, словно избавляясь от чего-то. Не от дурного видения, а в знак протеста против несправедливостей судьбы, играющей такую роль в людских амбициях.
Один из них выиграл чемпионат, другой проиграл. Один обрел, другой потерял.
Представ перед микрофонами. Хилл сказал: «Я чувствую опустошение, но я основательно его погонял. Он явно чувствовал прессинг, иначе не оказался бы за пределами трассы. Я увидел свой шанс и подумал, что должен его использовать. Не удалось. Таковы гонки! Я не собираюсь обсуждать то, что там произошло. Мне жаль себя, своих родных. Считаю, что каждый член команды Williams в этом году заслужил награду. Мы прошли трудные времена, сражались за титул и были сильны». Он не уронил собственного достоинства, как и подобает сильному человеку. Он не позволил себе посыпать пеплом голову из-за того, что с ним случилось.
Гран-при Австралии выиграл Мэнселл, компанию которому на подиуме составили Бергер и Брандл, а Михаэль, как новоиспеченный чемпион мира, присоединился к ним на пресс-конференции. После типично бергеровской шутки — Герд подсчитал, что его, Брандла и Мэнселла возраст в сумме составляет 120 лет, — слово взял Шумахер. Трудно было не заметить, что действовал он не лучшим образом, Михаэль готовился к этому моменту, как месяцами готовился к любому повороту, понимая, какие неприятности может доставить одна единственная кочка. Интервьюер предположил, что он, должно быть, не желал таким образом выигрывать чемпионат. Я немного пригладил стенограмму его высказываний и тон, в котором они были сделаны, дополнив ее лишь необходимыми пояснениями в скобках.