Михаэль Шумахер. Его история

Был прохладный полдень. На заборах по всему периметру автодрома Фьорано повисли тиффози, не желавшие пропустить этот исторический момент: первые тесты Шумахера за рулем алого болида. Их было около 2000, Шумахер признался, что при виде такого количества зрителей его захлестнули эмоции. Но мир, как известно, несовершенен. Михаэль проехал всего один круг, после чего его надолго задержали в боксе проблемы с приводом. Ремонт занял немало времени, и, когда Михаэль вернулся на трассу, чтобы проехать еще 16 осторожных кругов, на асфальт уже упали вечерние тени.

Он не спешил гнать с самого начала, и это была интересная новость, ведь, согласно здешней легенде, каждый новый лидер Ferrari должен побить рекорд трассы. Шумахер явно не видел необходимости поддерживать этот миф. «Я лишь хотел привыкнуть к машине», — сказал он, прежде чем перейти к обязательной программе с выражениями гордости от пребывания в команде, с уверениями в энтузиазме, с которым он намерен работать, и в том, что свое дело он обязательно сделает («работы по горло, но я настроен оптимистично»). Он пояснил, что в 1996-м намерен бороться за победы в гонках, а за титул — только в 1997-м. Это был стандартный текст, каким обычно наполнены официальные пресс-релизы.

Затем были тесты в Эшториле, и к концу первого дня заморосило. Шумахер выехал на трассу, покуролесил немного, после чего заявил, что Ferrari — лучшая машина из тех, какими ему когда-либо доводилось управлять на мокрой трассе. По ходу этих четырехдневных тестов он, наконец, пустил своего Жеребца во весь опор и показал результат, близкий к лучшему (Жак Вильнёв на Williams Renault — 1:20.94, Шумахер — 1:21.20).

В общем, Эшторил порадовал, но и вскрыл потенциально серьезную проблему. «До этого я с ним не говорил, ни разу не говорил, — вспоминает Барнард, — Мы привезли на тесты две машины. Одну с двенадцатицилиндровым двигателем, ту, что была у нас в гонках, другую — прототип с десятицилиндровым мотором. Мы доводили его до ума. Когда пришел Шумахер и сел на двенадцатицилиндровую машину, он конечно же сразу поехал быстрее, чем Алези и Бергер. Он шел на уровне с гонщиками, тестировавшими в Эшториле новые модели. Он сказал: «Мне нравится эта маленькая симпатичная машинка. Если бы я гонялся на ней в чемпионате, то без труда завоевал бы титул». Так он и сказал. И мы подумали: «Черт, это что-то новенькое».

Получалась интересная вещь. На протяжении всего сезона мы бились с этой двенадцатицилиндровой машиной, которую отличали чрезмерные внутренние трения. Из-за этих трений наши гонщики не могли вести машину плавно. Стоило отпустить газ, и тут же следовала реакция от двигателя, да такая мощная, что это отражалось на поведении всей машины. Нарушался баланс. Мы мучились с этим на протяжении всего сезона. Шумахер работал с машиной иначе, и у меня впервые появился случай разобраться, насколько иначе. Мы думали: отлично, сейчас он сядет в десятицилиндровую машину и поедет еще быстрее, потому что реакция от ее двигателя была куда менее заметна. Можно было смело бросать газ, никаких последствий для баланса это не имело и так далее, и так далее. Кроме того, на задок приходился меньший вес (десятицилиндровый двигатель был легче), и это тоже должно было положительно отразиться на управляемости.

Оказалось, это не так. Шумахер отдал предпочтение модели «12», потому что он вел ее, работая газом, а как ему это удавалось, я понять не мог, пока не увидел сам. Он так настраивал передок, чтобы тот ввинчивался в поворот, словно карт: одно движение рулем — и машина пошла куда надо. При этом он удерживал машину в сбалансированном состоянии, работая газом от входа до выхода, так что ему важна была возможность эффективно тормозить двигателем — это позволяло контролировать поведение машины».

Он играл педалью газа! Можно было слышать, как он это делает — совсем как Сенна когда-то. Торможение двигателем позволяло переключать передачи вниз, не трогая педали газа, чувствуя, как двигатель замедляет машину.

«Другие говорили: «Боже, я не могу так ехать. Всякий раз, когда я отпускаю газ, она вытворяет то-то и то-то». И мы без конца меняли стратегии, настраивали электронику и делали еще бог знает что! А тут приходит Шумахер и говорит «Во, мне это нравится!».

Поскольку все это имеет непосредственную проекцию на будущее, я прерву монолог Барнарда и попробую оценить это будущее в первом приближении. Шумахер предпочитает настраивать свои машины несколько нестандартно, так, чтобы они могли резко входить в повороты. «Думаю, главное мое преимущество заключается в способности постоянно чувствовать предел. Благодаря этому чувству я могу постоянно вести машину на самой грани. Вероятно, это и отличает мой стиль».