Михаил Бахтин

Полностью избавляет Бахтина от книгоиздательских иллюзий все тот же Смирнов. В письме от 10 марта 1946 года он без обиняков сообщает ему: «На печатание “Рабле” приходится отложить пока надежду. Плановые издания, с кот(орыми) год назад приказано было спешить изо всех сил, временно отложены, и неск(олько) готовых томов Стендаля, наш учебник ист(ории) зап(адных) лит(ератур) и многие другие, (нрзб) лежат в летаргии. Планы временно сокращены до минимума. След(овательно), с этим придется подождать по кр(айней) мере год или два…»

В этом же письме Смирнов укоряет Бахтина за то, что тот не пожелал заняться получением кандидатской степени, а решил сразу штурмовать звание доктора наук, создавая множество проблем самому себе: «…Ив. Ив. Канаев сейчас сообщил мне по телефону, что Вы заболели гриппом. Хуже то, что, по его словам, Вы отказались от мысли выполнить формальности, требуемые для получения кандидатской степени (до постановки вопроса о докторской степени за Рабле, что, по-видимому, трудно было сделать сразу, без кандидатской). Мне кажется, немалая помеха — отсутствие у вас обычного типа curriculum vitae с перечнем мест службы и т. п. По крайней мере, Ив. Ив. Канаев не мог мне чего-либо соответствующего изложить. А как без этого мотивировать? Недавно один мой старый друг — юрист, 55 лет, все это проделал, т. е. сдал все аспирант(ские) экзамены и затем защитил диссерт(ацию) по рукописи. М.б. Вы все же на это решились бы? Я приложил бы все усилия к этому, чтобы упростить дело. А то прямо не знаю, как подойти к вопросу».

Надо также добавить, что это письмо, закрывшее на долгие годы «дело» об издании «Франсуа Рабле…», было отправлено Смирновым уже не в Савёлово, а в Саранск, куда Бахтин переехал в начале октября 1945 года. Обстоятельства, предопределившие очередную бахтинскую «перекочевку», в беседах с Дувакиным изложены следующим образом: «Ехать в Москву и в Ленинград нечего было и думать. Я туда ездил постоянно, но жить там, прописываться там я не мог. Вот я пошел тогда… в Министерство просвещения, как оно называлось тогда… <…> чтобы получить какое-нибудь назначение опять в какой-нибудь провинциальный вуз. И там как раз я нашел заведующего отделом пединститутов, моего… декана по Саранску, бывшего декана. Он меня увидел: “Возвращайтесь в Саранск. Я вас сейчас же туда направлю, напишу директору. Вам будет обеспечено все, что нужно. Поезжайте лучше всего в Саранск”. Ну, я и поехал туда».

В этом переезде не было ничего неожиданного и тем более странного. Бахтин жил в Савёлове буквально через силу, постоянно мечтая вырваться оттуда. «Мое существование в Савелове совсем отврат.(ительное)» — так передает он свое состояние, набрасывая черновик письма Смирнову в первые дни 1945 года. Друзья Бахтина прекрасно понимали всю степень некомфортности савёловской жизни и постоянно искали любую возможность, которая позволила бы ему, наконец, покинуть это опостылевшее место. Например, Канаев совершенно всерьез предлагал Бахтину переехать в Гатчину и устроиться там преподавателем в школе трудовых резервов (ремесленном училище). «В Гатчине недавно <…>, — писал он постоянному объекту своей опеки 8 сентября 1945 года, еще ничего не зная о грядущем его «перебазировании» в Саранск, — устроилась жена моего брата и получила комнату, дрова, еду и обмундирование». Эти слова, при всей их доброжелательности и наполненности самой искренней заботой об улучшении жизни друга, напоминают вместе с тем «приговор», вынесенный Крестьяном Ивановичем Рутеншпицем в финале повести Достоевского «Двойник» ее главному герою, Якову Голядкину: «Вы получаит казенный квартир, с дровами, с лихт (с освещением. — А. К.) и с прислугой, чего ви недостоин». Не исключено, что если бы Бахтину не подвернулась преподавательская вакансия в Саранске, он, может быть, и воспользовался бы предложением Канаева. Но вот в то, что преподавание в ПТУ принесло бы Бахтину большое удовольствие даже по сравнению с савёловской средней школой, верится с трудом. Даже при учете комнаты, дров, еды и обмундирования.

Более подробно о втором саранском периоде жизни Бахтина мы расскажем позже, а пока проследим до конца развитие событий, относящихся к защите диссертации о Рабле.

Битва в директорском кабинете