Михаил Булгаков

«Это было в 1921 году в июне (или июле). Мы с Евгением Александровичем пришли к патриарху, чтобы просить разрешения на брак. Дело в том, что я с Юрием Мамонтовичем Нееловым (сыном Мамонта Дальского), моим первым мужем, была повенчана, но не разведена. Мы только в загсе оформили развод. Ну, и надо было поэтому достать разрешение на второй церковный брак у патриарха. Мы сидели в приемной патриаршего дома. Громадная, длинная комната, пол натерт до зеркального блеска, у всех окон – зелень, на полу – дорожки. Тишина. Пустота. Вдруг дверь на дальней стене открылась, и вышел патриарх в чем-то темном, черном или синем, с белым клобуком на голове, седой, красивый, большой. Правой рукой он обнимал Горького за талию, и они шли через комнату. На Горьком был серый летний, очень свободный костюм. Казалось, что Горький очень похудел, и потому костюм висит на нем. Голова была голая, как колено, и на голове тюбетейка. Было слышно, как патриарх говорил что-то вроде: Ну, счастливой дороги…

Потом он, проводив Горького до двери, подошел к нам и пригласил к себе. Сказал: Вот, пришел проститься, уезжает.

Потом, когда Евгений Александрович высказал свою просьбу, – улыбнулся и рассказал какой-то остроумный анекдот не то о двоеженстве, не то о двоемужестве, – не помню, к сожалению. И дал, конечно, разрешение» [40; 301].

В том же 1921 году у Шиловских родился сын Евгений, в 1926 году – Сергей. В 1920-е годы Шиловский был назначен помощником начальника Академии Генштаба, в 1928–1931 годах – начальником штаба Московского военного округа, а с 1931 года работал начальником кафедры в Академии Генштаба. Его жена была действительно необыкновенно обаятельна, обольстительна, хорошо знала, чего ей хочется, и умела добиваться своих целей. Л. М. Яновская приводит в своей книге историю о том, как в 1929 году Елена Сергеевна сумела занять лучшую квартиру в четырехэтажном доме в Большом Ржевском переулке, несмотря на то, что она предназначалась для командующего округом И. П. Уборевича, но Елена Сергеевна была в своих желаниях неотразима.

Красный командир Шиловский любил жену до беспамятства, а вот она, похоже, вскоре заскучала с ним примерно так же, как добрая Ольга Ильинская с правильным Андреем Ивановичем Штольцем, и признавалась в одном из писем старшей сестре: «Ты знаешь, как я люблю Женей моих, что для меня значит мой малыш, но все-таки я чувствую, что такая тихая, семейная жизнь не совсем по мне. Или вернее так, иногда на меня находит такое настроение, что я не знаю, что со мной делается. Ничего меня дома не интересует, мне хочется жизни, я не знаю, куда мне бежать, но хочется очень. При этом ты не думай, что это является следствием каких-нибудь неладов дома. Нет, у нас их не было за все время нашей жизни. Просто, я думаю, во мне просыпается мое прежнее „я“ с любовью к жизни, к шуму, к людям, к встречам и т. д. и т. д. Больше всего на свете я хотела бы, чтобы моя личная жизнь – малыш, Женя большой – все осталось так же при мне, а у меня кроме того было бы еще что-нибудь в жизни, вот так, как у тебя театр».

Или в другом письме, написанном месяц спустя: «Ты знаешь, я страшно люблю Женю большого, он удивительный человек, таких нет, малыш самое дорогое существо на свете, – мне хорошо, спокойно, уютно. Но Женя занят почти целый день, малыш с няней все время на воздухе, и я остаюсь одна со своими мыслями, выдумками, фантазиями, неистраченными силами. И я или (в плохом настроении) сажусь на диван и думаю, думаю без конца, или – когда солнце светит на улице и в моей душе – брожу одна по улицам» [75].

Так что нет ничего удивительного в том, что в феврале 1929 года она имела несчастье или счастье, случайно или намеренно, правда, не на прогулках, а в гостях встретиться с самым известным и скандальным драматургом республики, и эта встреча переменила жизни всех участников той драматической истории.

Булгаков оказался «первоклассней» Шиловского: остроумнее, талантливее, ярче, но победа далась ему жестокой ценой. Об их самых первых тайных свиданиях Елена Сергеевна позднее рассказывала В. Я. Лакшину: «Это было в мае 1929 года (а познакомились они в феврале). Вечер на Патриарших прудах в полнолуние. „Представь, сидят, как мы сейчас, на скамейке два литератора…“ Он рассказал ей завязку будущей книги, а потом повел в какую-то странную квартиру, тут же на Патриарших. Там их встретил какой-то старик в поддевке с белой бородой (ехал из ссылки, добирался через Астрахань) и молодой… Роскошная по тем временам еда – красная рыба, икра. Пока искали квартиру, Е. С. спрашивала: „Миша, куда ты меня ведешь?“ На это он отвечал только: „Тссс…“ – и палец к губам. Сидели у камина. Старик спросил: „Можно вас поцеловать?“ Поцеловал и, заглянув ей в глаза, сказал: „Ведьма“. „Как он угадал?“ – воскликнул Булгаков. „Потом, когда мы уже стали жить вместе, я часто пробовала расспросить Мишу, что это была за квартира, кто эти люди. Но он всегда только „Тссс…“ – и палец к губам» [32; 413].