Михаил Булгаков

Если же и то, что я написал, неубедительно, и меня обрекут на пожизненное молчание в СССР, я прошу Советское Правительство дать мне работу по специальности и командировать меня в театр на работу в качестве штатного режиссера.

Если меня не назначат режиссером, я прошусь на штатную должность статиста. Если и статистом нельзя — я прошусь на должность рабочего сцены. Если же и это невозможно, я прошу Советское Правительство поступить со мной, как оно найдет нужным, но как-нибудь поступить, потому что у меня, драматурга, написавшего 5 пьес, известного в СССР и за границей, налицо, в данный момент, — нищета, улица и гибель».

После этого письма в доме Булгакова раздался звонок, ставший настоящей легендой.

Любовь Евгеньевна навсегда запомнила тот день, когда Булгакову позвонил Сталин: «Однажды, совершенно неожиданно, раздался телефонный звонок. Звонил из Центрального комитета партии секретарь Сталина Товстуха. К телефону подошла я и позвала Михаила Афанасьевича, а сама занялась домашними делами. Михаил Афанасьевич взял трубку и вскоре так громко и нервно крикнул «Любаша!», что я опрометью бросилась к телефону (у нас были отводные от аппарата наушники).

На проводе был Сталин. Он говорил глуховатым голосом, с явным грузинским акцентом и себя называл в третьем лице. «Сталин получил, Сталин прочел…». Он предложил Булгакову: «Может быть, вы хотите уехать за границу?» (Незадолго перед этим по просьбе Горького был выпущен за границу писатель Евгений Замятин с женой). Но Михаил Афанасьевич предпочел остаться в Союзе».

Сохранилось несколько воспоминаний современников о содержании телефонного разговора Сталина с Булгаковым. Вот как он выглядит в записи из дневника Елены Булгаковой:

«— Михаил Афанасьевич Булгаков?

— Да, да.

— Сейчас с Вами товарищ Сталин будет говорить.

— Что? Сталин? Сталин?

И тут же услышал голос с явным грузинским акцентом.

— Да, с вами Сталин говорит. Здравствуйте, товарищ Булгаков.

— Здравствуйте, Иосиф Виссарионович.

— Мы ваше письмо получили. Читали с товарищами. Вы будете по нему благоприятный ответ иметь. А может быть, правда — вас отпустить за границу? Что — мы вам очень надоели?

Михаил Афанасьевич сказал, что он настолько не ожидал подобного вопроса (да он и звонка вообще не ожидал) — что растерялся и не сразу ответил:

— Я очень много думал в последнее время — может ли русский писатель жить вне родины. И мне кажется, что не может.

— Вы правы. Я тоже так думаю. Вы где хотите работать? В Художественном театре?

— Да, я хотел бы. Но я говорил об этом, и мне отказали.

— А вы подайте заявление туда. Мне, кажется, что они согласятся. Нам бы нужно встретиться, поговорить с вами.

— Да, да! Иосиф Виссарионович, мне очень нужно с вами поговорить.

— Да, нужно найти время и встретиться, обязательно. А теперь желаю вам всего хорошего».

Из оперативных источников Сталин знал о внутренней готовности Булгакова работать с новой властью. Опубликованы документы, свидетельствующие об этом. Так, начальник Главискусства Свидерский писал секретарю ЦК ВКП(б) Смирнову 30.07.1929 г.: «Я имел продолжительную беседу с Булгаковым. Он производит впечатление человека затравленного и обреченного. Я даже не уверен, что он нервно здоров. Положение его действительно безысходное. Он, судя по общему впечатлению, хочет работать с нами, но ему не дают и не помогают в этом.»

Смирнов в свою очередь написал Молотову: «…Считаю, что в отношении Булгакова наша пресса заняла неправильную позицию. Вместо линии на привлечение его и исправление — практиковалась только травля, а перетянуть его на нашу сторону, судя по письму т. Свидерского, можно… (нужно дать) АППО ЦК указания о необходимости поработать над привлечением его на нашу сторону… а литератор он талантливый и стоит того, чтобы с ним повозиться. Нельзя пройти мимо неправильных действий ОГПУ по части отобрания у Булгакова его дневников. Надо предложить ОГПУ дневники вернуть».

На Булгакова звонок Сталина произвел необыкновенное впечатление. Елена Булгакова вспоминает: «18 апреля часов в 6–7 вечера он (Булгаков) прибежал, взволнованный, в нашу с Шиловским квартиру и рассказал о телефонном звонке Сталина. В письме Сталину от 30 мая 1931 года Михаил Афанасьевич пишет: «Ваш разговор по телефону в апреле 1930 года оставил резкую черту в моей памяти».

Булгаков понимал: дело идет к тому, что Сталин становится единоличным правителем страны. Но он надеялся на мудрость этого правителя. Об этом говорят тексты, отправленные Булгаковым Сталину.

Вот письмо от 5 мая 1930 года, написанное приблизительно через две недели после телефонного разговора: «Многоуважаемый Иосиф Виссарионович! Я не позволил бы себе беспокоить Вас письмом, если бы меня не заставляла сделать это бедность. Я прошу Вас, если это возможно, принять меня в первой половине мая. Средств к спасению у меня не имеется. Уважающий Вас Михаил Булгаков».