Михаил Булгаков. Морфий. Женщины. Любовь

Кажется удивительным, что такой автобиографический писатель, как Булгаков, нигде в своем творчестве не упоминает Тасю. Видимо, он считает нескромным писать о своей любви, боится «сглазить» свое счастье, и поэтому она выступает в обобщенном образе «гимназисток в зеленых передниках». Михаил старался чаще бывать на Большой Житомирской, у тети Сони. Жил на даче, в Буче, но почти каждый день приезжал, чтобы погулять с Тасей. Тетя Соня спрашивала: «Тебе нужно ехать в Бучу?» – «Не надо». – «Ну и оставайся ночевать. А завтра с утра снова гулять пойдете». Михаил ценил каждый час, каждую минуту пребывания с Тасей, а может, уже так любил ее, что разлука с нею даже на непродолжительное время была для него тягостной и мучительной.

Родители Михаила были людьми богобоязненными, а его тянуло к светской жизни. Он выделывал на велосипеде невероятные трюки и зигзаги, не только стараясь поразить своей смелостью воображение Таси, но и просто из озорства, из желания сделать невозможное, недоступное другим. В Киеве организовалась первая футбольная команда, и одним из ее лучших игроков стал Михаил Булгаков. Вовлек в команду братьев – Колю и Ваню. Есть их фотография в спортивной форме. В советское время, возможно, возникла бы знаменитая футбольная троица – братья Булгаковы. И Тася, между прочим, со своей тонкой фигурой, выносливостью, волевым характером могла стать профессиональной гимнасткой. И не было бы у них времени и сил слушать оперы и читать серьезные книги, то, что создала мировая культура.

Тайная любовь рано или поздно становится явной для людей, окружающих влюбленных. И Варвара Михайловна, вопреки своему мнению о том, что сыну еще слишком рано думать о женитьбе (а в том, что он влюблен, у нее не было сомнения), решается пригласить Тасю в Бучу. Она видит, что Миша счастлив, когда рядом эта девушка, отнюдь не нахальная, воспитанная, любящая, как и Миша, музыку, книги, совершенно бескорыстно увлеченная ее сыном, но своенравная, с характером, и может влиять на Михаила не меньше, если не больше, чем мать. Это не устраивает Варвару Михайловну, но она не хочет рушить счастье сына и лишь словесно изредка намекает ему, что о женитьбе думать рано.

Тася отправляет домой обстоятельное письмо о том, что встретила прекрасного юношу, трепетно ее любящего, что их чувства взаимны. Николай Николаевич и Евгения Викторовна сдержанны в своем ответе дочери, предлагают ей еще год поработать в Саратове классной дамой, надеясь, что за год улягутся страсти первой любви, что молодые трезво разберутся в своих чувствах.

Ближе к осени Тася возвращается в Саратов. Ей кажется, что оборвалась ниточка к прекрасной жизни, связывающей ее с Мишей. И она не могла не оборваться, ведь они живут в разных городах, в приличных, морально нравственных, но все-таки разных по характеру семьях: служилой – у Тани, более светской – у Миши. Таня чаще ходит в театр, хотя безумно устает в училище. Она уверена, что походы в театр, столь любимый Мишей, сближают их души, и этому не могут препятствовать никакие семейные разногласия, никакие расстояния. Они переписываются. Ее письма нежны и чувствительны, его – полны страсти и неодолимого желания быть вместе, без чего он не мыслит свою жизнь. Михаил пишет, что она нравится его сестрам, они считают ее милой, славной девушкой. Они договариваются о встрече в будущем году. Тася обещала приехать в Киев на Рождество, но у брата Жени были неприятности в гимназии, и его послали в Киев к тете Соне, чтобы развеялся, пришел в себя. Тетя добра, благоразумна, хорошо подействует на него. А Тасю направили в Москву, к бабушке. Во всем этом не было умысла разлучить Тасю и Михаила. Их отношения пока не принимали всерьез. Неожиданно из Киева приходит депеша от близкого друга Михаила Саши Гдешинского: «Телеграфируйте обманом приезд. Миша стреляется». Отец Таси посчитал телеграмму мальчишеской шалостью и отослал ее в письме своей сестре в Киев, сопроводив подписью: «Передай своей приятельнице Варе». Позже Николай Николаевич понял, что поступил легкомысленно. Чувства влюбленных были настолько глубоки, что выставлять их на обозрение даже родственников было нетактично. А между тем телеграмме предшествовал такой разговор Михаила с приятелем.

– Я без нее жить не могу. Хожу по местам наших встреч. Читаю-перечитываю ее письма – не помогает. Болит душа. Бесконечно. Как будто часть ее, живую, оторвали и увезли в Саратов, и пока обе части не соединятся, страдания не кончатся.

– Ты преувеличиваешь, Миша, – утешал его Гдешинский, – просто ты тоскуешь. Время лечит. Посмотришь, скоро тоска утихнет.

– Саша, ты же музыкант и должен понимать, что одна половина оперы не может звучать без другой. Только вместе они целое произведение! Гармоничное!

– Но оперы бывают разные, – замечал Саша, – трагедийные, комические, можно спеть арию, одну, другую, они полновесно звучат и вне опер.

– Я пою одну арию – «Арию разбитого сердца». Ее не знает никто, кроме меня. Но поверь мне, это ария разорванной души!

– Так что делать, Миша?

– Напиши Тасе, что если она не приедет, я застрелюсь.