Михаил Булгаков. Три женщины Мастера

– Ничего особенного, – вздохнул Миша. – Вокс разразился рецензией по поводу «Парижских коммунаров» и впервые не разнес в пух и прах. Даже похвалил актрису, играющую Жака Шоннара. Но пьеса слишком громоздка для сцены нашего театра. Отыграем еще два-три спектакля, и все. Ларину пригласил Пятигорский театр. Она с мужем уезжает туда через месяц.

– А ты?

– Что я?! – вздрогнул Михаил. – Я остаюсь со своим ангелом.

Он подошел к Тасе, обнял ее за плечи и грустно посмотрел ей в глаза, словно искал у нее сочувствия. Тася едва не разревелась, но сдержалась. Свою судьбу она выбрала сама… Завтра она понесет ювелиру последнее кольцо из свадебных подарков.

Михаил знает об этом и на днях начинает писать пьесу из жизни ингушей с бывшим присяжным поверенным Пензуллаевым. Добрый, полноватый мужчина, детство провел в ауле. Миша придумает сюжет, а Пензуллаев насытит его местным колоритом. В пьесе будет говориться о старых обычаях, от которых надо отрешаться, о таких, как кровная месть, калым… Значит, Тася не зря собирала национальные обычаи для Миши. Она могла бы быть ему более полезной в работе, если бы он захотел…

Тася знает, что Миша пишет революционную пьесу под названием «Сыновья муллы», но уверяет ее, что развязка будет отнюдь не революционная.

Шуму в городе наделали выборы меньшевика Васильева в Совдеп. На собрании профессиональных союзов он в своей речи назвал большевиков лгунами и политическими мошенниками. Говоря о предположительном мирном соглашении с Эстонией, Васильев подчеркнул, что оно обойдется русскому народу в 15 миллионов золотых плюс эксплуатация дорог плюс бесплатная концессия леса в Олонецком крае. При невероятном гвалте и шуме он рассказал о том, что снятие английской блокады тоже будет недешево стоить русскому народу, а именно пяти концессий на разработку леса в Архангельском крае. Обстановка накалилась настолько, что большевикам пришлось сорвать собрание при помощи вызванной военной силы. Но все-таки большинство поверило Васильеву, и его выбрали в Совдеп. Михаил внутренне торжествовал:

– В этой стране остались умные и честные люди. Их будут уничтожать, но всех не пересажать в лагеря и тюрьмы. Когда-нибудь рассеется страх, и эти люди вернут страну на цивилизованный демократический путь. «Жаль только, жить в эту пору прекрасную…» Впрочем, ты можешь дождаться ее, Тася. Ты – ангел. А сколько живут ангелы? Один Бог знает.

– Но не забудь, Миша, что я земной ангел… Что, помимо своих ангельских дел, живу и страдаю, как и другие люди… Иди к Пензуллаеву. Он ждет тебя. Присяжные поверенные любят точность. Для них это признак надежности человека и мера его уважения к ним. Впрочем, это свойственно не только присяжным поверенным…

– …но и ангелам, – добавил Михаил полушутливо и полугрустно.

Конец мая 1921 года. По-летнему теплый вечер. Со всех сторон к зданию 1-го Советского театра Владикавказа направляются потоки людей. На небольшой площади перед зданием театра установлен трехметровый цветной плакат. На нем горец в черкеске и папахе в поднятой руке сжимает маузер. Афиша возвещает: «Смотрите новую пьесу в 3 актах из жизни ингушей «Сыновья муллы». Авторы на афише не указаны, но, как потом писал Булгаков, ее создавали трое: он, кумык Пензуллаев и голодуха. Потом Михаил Афанасьевич просил сестру уничтожить его первые пьесы как слабые, несовершенные, хотя шли они, по его выражению, «с треском успеха».

Тася была на премьере каждой из них, бешено аплодировала артистам и автору, когда они выходили на поклон к зрителям, спорила с Михаилом о достоинствах пьес, доказывала ему, что они не так плохи, как он считает, и пусть публика приходит на них не та, о которой он мечтал, просто другой в этом городе нет, и декорации примитивны, и артисты полусамодеятельны и играют на уровне коллег не из лучших провинциальных театров, но зрителям они нравятся. В пьесах нет ни пошлости, ни дешевки, что обычно привлекает непритязательную публику, и главенствует гуманная мысль, доброе настроение, и не случайно его злейший враг М. Вокс разразился ругательнейшей рецензией на пьесу «Братья Турбины».

– Я сохранила вырезку из газеты, – однажды сказала Тася.

– Зачем? – нервно заметил Михаил. – Злобная рецензия.

– Но она о тебе, Миша, понимаешь? Сегодня кому-то кажется злобной, а потом станет бедой рецензента, проявившего свой злобный антикультурный характер. Времена меняются…

– Но очень медленно, – возразил Миша, – сегодня эта рецензия – поток грязи, вылитый на меня.

Тася дальше не стала спорить с Мишей, тем более он собирался переделать эту пьесу в большую драму.

Начал писать роман о Белой гвардии, но на вопрос Таси, о чем будет роман, сказал резко и кратко:

– О людях. Даже тебе известных. Напишу о том, какими они были.