Блажен, кто верит счастью и любви,Блажен, кто верит небу и пророкам, —Он долголетен будет на землиИ для сынов останется уроком.Блажен, кто думы гордые своиУмел смирить пред гордою толпою,И кто грехов тяжелою ценоюНе покупал пурпурных уст и глаз,Живых, как жизнь, и светлых, как алмаз!Блажен, кто не склонял чела младого,Как бедный раб, пред идолом другого!Блажен, кто вырос в сумраке лесов,Как тополь дик и свеж, в тени зеленойИграющих и шепчущих листов,Под кровом скал, откуда ключ студеныйПо дну из камней радужных цветовСтруей гремучей прыгает сверкая,И где над ним береза вековаяСтоит, как призрак позднею порой,Когда едва кой-где сучок гнилойТрещит вдали, и мрак между ветвямиОтвсюду смотрит черными очами!Блажен, кто посреди нагих степейМеж дикими воспитан табунами;Кто приучен был на хребте коней,Косматых, легких, вольных, как над намиЗлатыя облака, от ранних днейНоситься; кто, главой припав на гриву,Летал, подобно сумрачному Диву,Через пустыню, чувствовал, считал,Как мерно конь о землю ударялКопытом звонким, и вперед землеюУпругой был кидаем с быстротою.Блажен!.. Его душа всегда полнаПоэзией природы, звуков чистых;Он не успеет вычерпать до днаСосуд надежд; в его кудрях волнистыхНе выглянет до время седина…Душевное состояние, отразившееся в этом отрывке, нам хорошо знакомо из прежних стихотворений Лермонтова. Это все то же грустное раздумье над задачей о приноровлении своих необузданных страстей и мечтаний к условиям прозаической действительности, – задачей сложной и допускающей теперь, по мнению поэта, только два решения: либо полное отчуждение, либо месть или смех, т. е. презрительное отношение к той самой среде, которая для поэта должна быть предметом любви и самоотверженных страданий. Лермонтов говорил в своей поэме:
Бывало…Я прежде много плакал и слезамиЯ жег бумагу. Детский глупый сонПрошел давно, как тучка над степями;Но пылкий дух мой не был освежен,В нем родилися бури, как в пустыне,Но скоро улеглись они, и нынеОсталось сердцу, вместо слез, бурь техОдин лишь отзыв – звучный, горький смех…Там, где весной белел поток игривый,Лежат кремни – и блещут, но не живы!…Без волненийЯ выпил яд по капле, ни однойНе уронил; но люди не видалиВ моем лице ни страха, ни печалиИ говорили хладно: он привык.И с той поры я облил свой языкТем самым ядом, и по праву местиСтал унижать толпу под видом лести…Неудивительно, что, находясь под властью таких дум, сравнивая внешнюю свою жизнь с внутренним ее содержанием, Лермонтов писал («Парус»):
Белеет парус одинокойВ тумане моря голубом!..Что ищет он в стране далекой?Что кинул он в краю родном?..Играют волны – ветер свищет,И мачта гнется и скрипит…Увы! он счастия не ищетИ не от счастия бежит!Под ним струя светлей лазури,Над ним луч солнца золотой…А он, мятежный, просит бури,Как будто в бурях есть покой![1832]