Михаил Юрьевич Лермонтов. Личность поэта и его произведения

Внешний вид Печорина и его поведение вполне соответствовали его странному темпераменту. «Стройный, тонкий стан его и широкие плечи доказывали крепкое сложение, способное переносить все трудности кочевой жизни и перемены климатов, не побежденное ни развратом столичной жизни, ни бурями душевными;… Его походка была небрежна и ленива, но… он не размахивал руками – верный признак некоторой скрытности характера… С первого взгляда на лицо его, – говорит автор, – я бы не дал ему более двадцати трех лет, хотя после я готов был дать ему тридцать. В его улыбке было что-то детское. Его кожа имела какую-то женскую нежность;… Несмотря на светлый цвет его волос, усы его и брови были черные… [Его глаза] не смеялись, когда он смеялся!.. Это признак или злого нрава, или глубокой постоянной грусти. Из-за полуопущенных ресниц они сияли каким-то фосфорическим блеском, если можно так выразиться. То не было отражение жара душевного или играющего воображения: то был блеск подобный блеску гладкой стали, ослепительный, но холодный; взгляд его, непродолжительный, но проницательный и тяжелый, оставлял по себе неприятное впечатление нескромного вопроса и мог бы показаться дерзким, если бы не был столь равнодушно-спокоен».

Такая внешность сама говорит за себя; она полна странных сочетаний и демонической красоты, как поступки героя полны капризов и неожиданности: «В дождик, в холод, целый день на охоте, все иззябнут, устанут, – а ему ничего. А другой раз сидит у себя в комнате, ветер пахнет, уверяет, что простудился; ставнем стукнет, он вздрогнет и побледнеет, а при мне ходил на кабана один на один; бывало, по целым часам слова не добьешься, зато уж иногда как начнет рассказывать, так животики надорвешь со смеха».

Нет сомнения, что личность героя была обаятельна, тем более что никто при встрече с ним не мог сказать наперед, что он услышит. Склонность к парадоксам и его сдержанность в разговорах еще более интриговали окружающих. Сам Печорин отлично понимал свое выгодное положение, и потому разговоры его были отрывочны и кратки. Если он долго и подробно беседовал с доктором Вернером, то лишь потому, что у автора не было другого средства познакомить читателя со своим героем. Со всеми другими лицами Печорин только перебрасывался словами. Скрытность осталась одной из черт его характера.

Несмотря на эту скрытность, на отрывочность парадоксов и сентенций Печорина, в романе Лермонтова много страниц, могущих служить обвинительными речами против героя.

Тот, кто пожелает видеть в Печорине холодного и жестокого эгоиста, найдет легко подтверждение своему мнению. Он укажет, прежде всего, на его цинично откровенные слова о любви и дружбе.

«Есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся души! Она как цветок, которого лучший аромат испаряется навстречу первому лучу солнца; его надо сорвать в эту минуту и, подышав им досыта, бросить на дороге: авось кто-нибудь поднимет. Я чувствую в себе эту ненасытную жадность, поглощающую все, что встречается на пути; я смотрю на страдания и радости других только в отношении к себе, как на пищу, поддерживающую мои душевные силы. Сам я больше не способен безумствовать под влиянием страсти; честолюбие у меня подавлено обстоятельствами, но оно проявилось в другом виде, ибо честолюбие есть не что иное как жажда власти, а первое мое удовольствие – подчинить моей воле все, что меня окружает; возбуждать к себе чувство любви, преданности и страха – не есть ли первый признак и величайшее торжество власти? Быть для кого-нибудь причиною страданий и радостей, не имея на то никакого положительного права, – не самая ли эта сладкая пища нашей гордости? А что такое счастье? Насыщенная гордость. Если б я почитал себя лучше, могущественнее всех на свете, я был бы счастлив; если б все меня любили, я в себе нашел бы бесконечные источники любви. Зло порождает зло; первое страдание дает понятие об удовольствии мучить другого; идея зла не может войти в голову человека без того, чтоб он не захотел приложить ее к действительности; идеи – создания органические, сказал кто-то: их рождение дает уже им форму, и эта форма есть действие; тот, в чьей голове родилось больше идей, тот больше других действует; от этого гений, прикованный к чиновническому столу, должен умереть или сойти с ума, точно так же, как человек с могучим телосложением, при сидячей жизни и скромном поведении, умирает от апоплексического удара».

«Есть минуты, когда я понимаю вампира!.. а еще слыву добрым малым и добиваюсь этого названия».

А что такое дружба в глазах Печорина? На этот вопрос он дает ответ вполне ясный: «Я к дружбе неспособен, – говорит он. – Из двух друзей всегда один раб другого, хотя часто ни один из них в этом себе не признается; – рабом я быть не могу, а повелевать в этом случае – труд утомительный, потому что надо вместе с этим и обманывать; да притом у меня есть лакеи и деньги!» Едва ли найдется другое, более циничное определение дружбы!