Это было время больших надежд для России и многие образованные люди считали, что перед ней открываются новые возможности и новые перспективы. Так же считали и в Европе, например, тот же граф Филипп-Поль де Сегюр писал в своих воспоминаниях, что этот «великий (русский. – Авт.) народ создаст великую эпоху».
В какой степени эти надежды сбылись и могли ли они осуществиться в полной мере? Ведь, невзирая на героизм армии, только «дубина народной войны», по выражению Толстого, позволила России одолеть могущественного врага.
Несомненно одно, что после Отечественной войны русский народ, как заметил в своей книге «Россия и русские» известный публицист и экономист Н. И. Тургенев, был проникнут чувством своей силы и достоинства, и поэтому как власти, так и помещики вели себя по отношению к крепостным крестьянам очень осторожно. Возможно, отмечает Тургенев, им мешала совесть поступать «сурово с людьми, принесшими такие великие жертвы своей родине».
Нельзя не отметить, что этими идеями было пропитано почти все русское образованное общество. Именно поэтому, под влиянием этого стихийно возникшего чувства, в своем недописанном рассказе «Вадим» совсем еще юноша Лермонтов назвал русский народ «сторуким исполином».
Между тем в манифесте императора Александра I о ежегодном чествовании дня избавления России от неприятельского нашествия (официальное название «Всемилостивейший Манифест. Об учреждении крестов для Духовенства, а для воинства, дворянства и купечества медалей и о разных льготах и милостях») в пункте 6 было указано: «Крестьяне, верный Наш народ, да получит мзду свою от Бога…то не токмо на нынешний год, но уповательно и на предбудущий или более останутся они без набора рекрут. Между тем Мы предполагаем и ожидаем несомненно, что они в наставшее после жестокой брани мирное и спокойное время, пребывая верны долгу и званию своему, умножат прилежание свое к сельским трудам и ремесленным промыслам, и тем исправят нанесенные неприятелем разорения».
Таким образом, после тяжелейшей войны и неизбежного, связанного с ней разорения, крестьяне не получили ничего, что, конечно, вызвало недоумение не только у них, но и у большинства образованных людей из всех сословий. Многие ожидали освобождения крестьян от крепостной зависимости. Но сопротивление ее уничтожению со стороны основной части дворянства было столь велико, что с этим не мог не считаться император. Так, государственный секретарь и известный писатель вице-адмирал А. С. Шишков предлагал царю в проекте манифеста указать, что между помещиками и крепостными издавна существует добрая связь, основанная, по его мнению, на обоюдной пользе. С этими формулировками Александр I решительно не согласился, что дало повод Шишкову с горечью отметить, что «несчастное в государе предубеждение против крепостного права в России, против дворянства и против всего прежнего устройства и порядка внушено ему было находившимся при нем Лагарпом и другими окружавшими его молодыми людьми, воспитанниками французов, отвращавших глаза и сердце свое от одежды, языка, нравов, словом, от всего русского».
При всей своей внешней приверженности к русским началам Шишков был твердым сторонником сохранения крепостного права. Вероятно, он полагал, что если не все, то большинство помещиков относятся к крестьянам должным образом, то есть примерно так, как помещик Гринев к Савельичу в повести Пушкина «Капитанская дочка». Он был и противником народного образования, хотя занимал пост министра народного просвещения с 1824 по 1828 гг. Обучать грамоте весь народ, по его мнению, принесло бы более вреда, чем пользы: «Наставлять земледельческого сына в риторике было бы приуготовлять его быть худым и бесполезным или еще вредным гражданином».