Михаил Ходорковский. Узник тишины: История про то, как человеку в России стать свободным и что ему з

Прокурор, который вызвал свидетеля, очевидно не способного отвечать за свои слова. Адвокаты, раскопавшие, что Варкентин этот был судим за изнасилование и отпущен по причине невменяемости. Ходорковский и Лебедев, которые смеялись над бредом больного человека, вместо того чтоб плакать и кричать: «Перестаньте издеваться над человеком! Он же человек!» Я спрашиваю Алексея Малкова: — Почему у тебя в фильме «Человек с метлой» нет в кадре ни одного документа, подписанного этим парнем в качестве директора компании? Или нет таких документов?

— Если он подписывал, значит, эти документы есть.

И если он приходил в суд в качестве свидетеля, значит, документы есть. Но пока следствие шло, мне никаких документов не давали. Прокуратура не очень контактная. Выступала только Вишнякова (официальный представитель прокуратуры. — В. П.), никто больше не комментировал, я ни с кем не контактировал. Я ссылался только на показания Варкентина.

Так говорит Алексей Малков, переворачивая логику с ног на голову. Наоборот! Наоборот! Если бы документы были, это значило бы, что Варкентин их подписывал. И тогда следовало бы показать эти документы и доказать, что подписывались они ради того, чтобы Ходорковский уклонялся от уплаты налогов. Но даже документов нет. А есть только показания несчастного невменяемого человека, будто он что-то там подписывал.

В этом же фильме «Человек с метлой» Алексей Малков рассказывает еще об одной посреднической компании. На этот раз в Швейцарии. Компанию возглавляла некая русского происхождения француженка по имени Елена Коллонг. Адвокат Антон Дрель говорит про нее, что она вела в Швейцарии дела жены одного из партнеров Ходорковского, а потом пыталась шантажировать Платона Лебедева и требовала отступного за то, что жена одного из партнеров Ходорковского отказалась от услуг Елены Коллонг. Алексей Малков утверждает, будто через Коллонг отмывались в Швейцарии юкосовские деньги. Я спрашиваю Алексея: — Коллонг у тебя в фильме выступает на какой-то пресс-конференции? Это что за пресс-конференция?

— Это она пресс-конференцию давала в Париже, помоему. Я сам эту пресс-конференцию не снимал. Ее снимал наш европейский корреспондент.

— Понятно. У тебя в фильме она выносит папки с документами, но из всех этих папок показывает только два документа. Один датирован февралем 1998 года. Это поручение ЮКОСа об обмене акций дочерних компаний на единую акцию ЮКОСа. Оно никакого отношения не имеет к отмыванию денег. Второй документ это нарисованная от руки схема отмывания денег. Может быть, и верная схема, но от руки нарисованная схема это не документ никакой. У тебя есть объяснение, почему Коллонг не показала ни одного документа посущественней, раз уж у нее их целые папки? Может, у нее нет документов? Может, в папках просто резаная бумага, а Коллонг шантажистка?

— У меня объяснения нет, — честно говорит Алексей Малков. — Я монтировал ту картинку, которую мне прислали.

— Ты спрашивал европейского вашего корреспондента, почему ей дали всего год условно? Это в Швейцарии-то, где за отмывание денег могут ведь и на всю жизнь упечь.

— Нет, не спрашивал.

Алексей Малков доедает сладкие вареники. Он обезоруживающе искренний парень с детскими пухлыми щеками и румянцем на щеках. Искренний, как солдат, который не понимает, почему обвинен в военных преступлениях, если всего лишь исполнял приказ. Я спрашиваю: — Тебя не смущает, что налоги оптимизировали все предприниматели, и деньги в Швейцарию тоже переводили все, кто мог, а судят только Ходорковского?

— Нет, — говорит Алексей, — я снимаю по материалам, которые предоставляет мне следствие. Если прокуратура займется Потаниным или Фридманом, я сниму и про них.

Он точно солдат. Он привык заранее знать про своих героев, что те преступники. Он не привык проверять материалы, предоставляемые ему прокуратурой для фильмов. Я сижу и думаю, сказать ли ему, что его обманули. Сказать ли ему: «Тебя используют, как дворника Варкентина, и как, может быть, используют меня, если эта книжка, которую я пишу, — часть пиар-кампании ЮКОСа, а мне предложили написать книжку заранее зная, что я наверняка стану оправдывать Ходорковского просто потому, что тот в тюрьме».

Сказать ли? Нет. Не поверит. Журналисту очень трудно поверить, что за всю его блестящую карьеру, может быть, ни разу ему не придется сказать правду, и в лучшем случае удастся только представить точку зрения, отличную от официальной. Нам приносят чай. Мы сидим с Алексеем за одним столом. Он выражает официальную точку зрения, а я — отличную от официальной. У него аудитория десять миллионов человек. У меня дай бог наберется десять тысяч. Может быть, я просто ему завидую?