Михаил Кузмин

Николай Алексеевич Богомолов МИХАИЛ КУЗМИН: Статьи и материалы

От автора

Посвящаю эту книгу моей жене

Когда в 1973 году я поступал в аспирантуру филологического факультета МГУ, тогдашний заведующий кафедрой А. И. Метченко, прославленный исследователь соцреализма, наверняка внутренне содрогнулся, услышав, что я хотел бы написать диссертацию о творчестве Вл. Ходасевича или М. Кузмина. Внешне он этого почти не показал, но отверг мои безумные притязания весьма решительно.

Читатель семидесятых и даже первой половины восьмидесятых годов, не имевший возможности следить за специальной литературой, знал о Кузмине лишь несколько фактов (и то далеко не всегда верно трактованных), залетавших в учебники по истории литературы начала века, да еще мог прочитать несколько его стихотворений в разного рода хрестоматиях по истории литературы. «Прекрасная ясность», «шабли во льду», «маски» — вот едва ли не все, что было тогда известно.

С тех пор прошло немало времени. В России вышло несколько книг стихов и прозы Кузмина, сборник статей и материалов о нем, появились отдельные публикации в журналах и разных ученых записках, готовится к печати собрание сочинений и издание многолетнего дневника, который Кузмин вел с 1905 по 1931 год… В печати находится написанная мною и Дж. Малмстадом подробная биография Кузмина (Михаил Кузмин: Искусство, жизнь, эпоха. М.: изд. «А/Я»), И все-таки еще очень многое в его жизни и творчестве остается загадочным, нуждается в комментировании и расшифровке. Именно поэтому я решаюсь сделать достоянием читателей сборник своих статей и материалов, посвященных творчеству Михаила Алексеевича Кузмина от первых лет его литературного пути до самых последних дошедших до нас стихов. Автор с благодарностью вспоминает всех тех, кто определил нынешний уровень разысканий о Кузмине: пионера кузминских штудий Г. Г. Шмакова, составителей трехтомного собрания стихов Кузмина Дж. Малмстада и Вл. Маркова, а также А. В. Лаврова, Р. Д. Тименчика, К. Н. Суворову, Ж. Шерона, С. Чимишкян, Дж. Барнстеда, М. Грина, А. Г. Тимофеева, В. Н. Топорова, Т. В. Цивьян, К. Харера, П. В. Дмитриева, И. Паперно, Б. Гаспарова, М. Л. Гаспарова, Г. А. Морева и других, чьи статьи и публикации читались и перечитывались на протяжении многих лет.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. МАЛЕНЬКАЯ МОНОГРАФИЯ

«Любовь — всегдашняя моя вера…» [*]

Михаил Кузмин немало написал в своей жизни: одиннадцать сборников стихотворений, девять небольших, но и не маленьких томов прозы, пять книг пьес и вокально-инструментальных циклов (не считая несобранных и оставшихся неопубликованными), статьи о литературе, театре, живописи, которых набирается на пару солидных книг, переводы в прозе и стихах[2]. Это дополняется большим архивом, где хранятся восемнадцать томов дневника за четверть века, обширные эпистолярные комплексы, ноты, выписки из разных книг[3].

Теснейшим образом Кузмин был связан со всей культурой начала века и двадцатых годов. Без обращения к его имени не обходятся исследователи творчества Блока, Брюсова, Вячеслава Иванова, Гумилева, Ахматовой, Мандельштама, Хлебникова, Цветаевой, Пастернака, Маяковского, Вагинова, обэриутов[4], оно непременно будет присутствовать в биографиях Сомова, Судейкина, Сапунова, Мейерхольда, в описаниях самых различных театральных предприятий. Включая имя Кузмина в перечислительные ряды, мы непременно увидим рефлексы соседствующих явлений и на его собственном творчестве, на его собственной жизни. Одним словом, материала для изучения и осмысления, как кажется, более чем достаточно. И все же любой ученый, берущийся писать о Кузмине, обязан, хотя бы и не произнося этого вслух, признаться, что очень и очень многого еще не знает.

Своеобразным символом загадок жизненных стал надгробный камень на могиле Кузмина с неверной датой рождения, а символом загадок творчества — судьба произведений, писавшихся в тридцатые годы, от которых до нас не дошло буквально ничего.

И при этом следует помнить, что личность и творчество Кузмина связаны между собою на редкость тесно даже для той эпохи, в которую он жил и которая настаивала на единстве жизни и поэзии. Детские и юношеские увлечения, известные только самому поэту перипетии жизни, вкусы и пристрастия, прихотливые изгибы настроения создают особую атмосферу всего творчества. Читатель и исследователь должны принять это как аксиому.

Конечно, далеко не всё мы ныне в состоянии разгадать и рассказать, однако создать некоторое представление о Кузмине как человеке и творце — вполне возможно[5]. И наш рассказ должен непременно включать хотя бы краткое повествование о жизни, а не только о поэзии, тем более что вокруг Кузмина нередко складывались легенды, фиксируемые современниками, и эти легенды охотно, с полным доверием пересказывают некоторые авторы книг, выходящих в наши дни[6].

1