Михаил Ломоносов

Ньютон научно обосновывал механическую модель Мироздания (небесных тел, подчиненных закону всемирного тяготения), оставаясь верующим в Бога. Его богословские труды не отличаются глубиной и оригинальностью.

Вот и Ломоносов прославлен прежде всего как ученый. В «Слове о пользе химии» (1751) он заявил, словно на века вперед: «Широко распространяет химия руки свои в дела человеческие». Смело сказано. Тогда еще не было привычных нам символов химических элементов, да и понятие элементов было ближе к представлениям средневековых алхимиков, чем к тем, которые укоренились с середины XIX века.

Л. Эйлер в письме Ломоносову от 24 августа 1748 года предположил, что русскому ученому по силам создать научные основы химии. До этого надежные основы механики, физики, а также астрономии были заложены трудами Кеплера, Декарта, Галилея, Гука, Ньютона. Кстати, последний увлекался алхимией и мало интересовался земной природой.

Во второе издание «Вольфианской экспериментальной физики» в 1760 году Ломоносов добавил в текст краткое описание «целой моей физической системы, особливо ж в тех частях натуральной науки, кои должны изъяснить действия и перемены, зависящие от тончайших нечувствительных частиц, тела составляющих; каковые суть теплота и стужа, твердость и жидкость, химические перемены, вкусы, упругость, цвета и прочая».

Идея невидимых даже в сильнейший микроскоп шаровидных атомов, корпускул или монад, толкуемых в простейшем виде, сводит все физические и химические явления к механическим движениям, которые он разделял на поступательные, вращательные и колебательные.

Но ведь надо же исходить из каких-то начал. Еще в 1743 году, не без влияния лекций Христина Вольфа по естественной философии, Ломоносов записал: «Надобно считать началами только то, что на основании рассуждения и опыта оказывается неделимым далее на другие известные нам части». То есть такова гипотеза, а не догма; в дальнейшем опыты и рассуждения могут привести к другому выводу. Лучше иметь рабочую гипотезу, чем действовать наугад.

Свою позицию Ломоносов обосновал сравнением: «Если бы я захотел читать, еще не зная азбуку, это было бы бессмыслицей. Точно так же, если бы я захотел судить о явлениях природы, не имея никакого представления о началах вещей, это было бы такой же бессмыслицей».

Позже, в «Слове о пользе химии», Ломоносов не исключил возможности в дальнейшем уточнения представлений о корпускулах, предположив: «Ежели когда-нибудь сие таинство откроется, то подлинно химия тому первая предводительница будет, первая откроет завесу внутреннейшего сего святилища натуры».

Исходя из гипотезы атомов, он пришел к выводу: «Теплота и огонь производятся движением. Движение должно быть в материи. И как движение без материи, так и огонь без движения быть не может». Великолепная идея единства движения и материи!

Но если мир бесконечен и вечен, как утверждал, в частности, Джордано Бруно, то при единстве материи и движения понятие Бога становится излишним для объяснения явлений Природы Мира (но не природы человека!).

В наше время родилась научная концепция появления материального мира из ничего, если считать таковым космический вакуум (в переводе с греческого — «ничто»). Ведь «сгустки» вакуума, который современная физика представляет в виде вселенского «океана энергии», порождают материю, имеющую массу покоя все по той же приведенной нами раньше формуле. Эту концепцию я называю Янус-космологией; она предполагает постоянные переходы энергии в материю и обратно.

Единство движения (энергии) и материи — вполне современная идея. Если не считать, что Ломоносов ее толковал на уровне науки своего времени. Хотя было бы упрощением сводить мировоззрение Ломоносова к механической картине мира.

Согласно мнению В.В. Зеньковского, H.A. Попова и некоторых других исследователей, с ним связан первый русский теоретический опыт объединения принципов науки и религии. Недавно философ Н.М. Пронина вновь повторила: Ломоносов «одним из первых в России соединил религиозную веру с научным реализмом», приведя его слова: «Неверно рассуждает математик, если хочет циркулем измерить Божью волю, но не прав и богослов, если он думает, что на Псалтыри можно научиться астрономии или химии».

Трудно в таком сопоставлении усмотреть соединение принципов науки и религии. Он их достаточно резко разделял. Вот что написано им перед приведенной Прониной фразой:

«Создатель дал роду человеческому две книги. В одной показал Свое величие, в другой — Свою волю.

Первая — видимый сей мир, им созданный, чтобы человек, смотря на огромность, красоту и стройность его зданий, признал Божественное всемогущество, по мере себе дарованного понятия.

Вторая книга — Священное Писание. В ней показано Создателево благоволение к нашему спасению. В сих пророческих и апостольских боговдохновенных книгах истолкователи и изъяснители суть великие церковные учители.