Михаил Ломоносов

Складывается впечатление, что автор письма «перевоплотился» в западноевропейского ученого времен позднего барокко, когда неприличным считалось упоминание в сочинении фамилии коллеги без эпитетов «славный», «высокоученый», «непревзойденный» и т. п. Но и тут почерк Ломоносова лишен «выкрутас», усложняющих чтение. Все подчинено ясности изложения, стремлению донести до читателя каждую букву недвусмысленно. Это вполне отвечает творческому принципу Ломоносова: не усложнять простое, а упрощать сложное, прояснять неясное.

Еще один образец почерка Ломоносова, профессора химии Петербургского университета, — из письма влиятельному покровителю графу И.И. Шувалову об учреждении Московского университета (1754).

Стандартное окончание «Вашего Превосходительства всепокорнейший слуга…» написано по-деловому, без тщательного выписывания букв и без нарочитой аккуратности, торжественности, которая была бы вполне кстати для «слуги». Да и слово «слуга» начинается крупной буквой, не меньшей по размерам, чем заглавное «П» слова «Превосходительства».

Случайно ли это? Послание писано твердым почерком, быстрым и внятным, хотя и чуть небрежным. И подпись тут не такая, как в письме Эйлеру (там — «Мишель Ломонософф»), а достаточно грубая, местами с сильным нажимом. Как тут не вспомнить его гордые и необычайно смелые (по тем-то временам) слова, сказанные тому же графу Шувалову: «Не токмо у стола знатных господ или у каких земных владетелей дураком быть не хочу, но ниже у самого Господа Бога, который мне дал смысл, пока разве отнимет».

…Графологический анализ почерка Ломоносова позволяет понять черты личности этого удивительного человека. Очевидно, что никакой «простоты» в его характере не было. Он был достаточно гибок, хотя и тверд в своей основе.

Нечто подобное свойственно — по крайней мере, изначально — любому психически здоровому человеку. В этом отношении Ломоносов не был исключением.

Есть расхожее мнение: гением надо родиться. Оно ничего не объясняет. Почему вдруг сын простого архангельского мужика родился гением? Никто из его многочисленных потомков (не говоря уже о предках) не был осенен этим таинственным даром судьбы. Одно уже это отметает версию о врожденности талантов. Мне приходилось писать о многих людях, считающихся гениальными, интересоваться их детством, близкими родственниками. Вывод был для меня неожиданным: гениями рождаются почти все из нас. Мы изначально наделены замечательными способностями.

О корректности такой идеи я спросил у специалиста по генетике человека доктора биологических наук A.A. Малиновского. Он ответил, что примерно такую мысль он высказал в одной из своих довоенных работ.

Вряд ли по причине своей врожденной скромности Ньютон считал гениальность терпением мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте: «Первое и последнее, что требуется от гения, — это любовь к правде». Можно привести множество высказываний выдающихся людей о том, что гений — это прежде всего почти исключительно труд и терпение.

Однако есть немало людей, которые упорно трудятся годами, так и не достигнув выдающихся результатов. Почему? Одно из объяснений: не умеют продуктивно работать, занимаются не теми проблемами. Для некоторых видов деятельности надо все-таки обладать специфическими данными.

Ломоносов уникальными способностями не обладал. У него было нечто большее. По признанию Гёте: «Лучшие люди в свои блаженнейшие минуты приближаются к высшему искусству, где индивидуальность исчезает». Казалось бы, все только и твердят про индивидуальность, а гениальный Гёте считает ее чем-то примитивным, даже низменным.

«Лишь все человечество вместе является истинным человеком, — пояснял он, — и индивид может только радоваться и наслаждаться, если он обладает мужеством чувствовать себя в этом целом».

Причастность к человечеству предполагает осознание великой личностью того, о чем сказано: «Мои произведения вскормлены тысячами различных индивидов, невеждами и мудрецами, умными и глупцами; детство, зрелый возраст, старость — все принесли мне свои мысли, свои способности, свои надежды, свою манеру жить; я часто снимал жатву, посеянную другими, мой труд — труд коллективного существа и носит он имя Гёте».

Для Ломоносова это понимание было соединено с чувством призвания и духовного единства со своим народом. Как мы уже говорили, он ясно сознавал свой долг не только перед людьми, но и перед высшей творческой силой: «Я бы охотно молчал и жил в покое, да боюсь наказания от правосудия и всемогущего промысла, который не лишил меня дарования и прилежания в учении и ныне дозволил случая, дал терпение и благородную упрямку и смелость к преодолению всех препятствий и распространению наук в Отечестве. Что мне всего в жизни моей дороже».

Русская идея