Михаил Муравьев-Виленский. Усмиритель и реформатор Северо-Западного края Российской империи

Столь длинный перечень царских «милостей», впрочем, неполный, которыми было щедро одарено польское дворянство литовских губерний, понадобился для того, чтобы показать особенности региональной политики, недвусмысленно свидетельствовавшей о том, какое сословие в глазах правительства олицетворяло собой идентичность Северо-Западного края.

Очевидно также и то обстоятельство, что для генерал-губернатора Назимова, пытавшегося таким образом завоевать симпатии региональной элиты, польская идентичность этого региона также представлялась очевидной. Не вызывала у него сомнения и политическая лояльность этой элиты и готовность местного благородного сословия «потрудиться для блага общего Отечества». Однако дальнейшие события заставили генерал-губернатора кардинально изменить свои представления о политической лояльности польского дворянства российскому монарху126.

К началу 60-х гг. стало очевидно, что сделанные прежде уступки уже не удовлетворяли региональную элиту, ее вызывающее оппозиционное поведение стало вызывать обеспокоенность верховной власти. Требование дворянства о воссоединении Западного края с Царством Польским вступало в противоречие с Основными государственными законами Российской империи127.

Столкнувшись с противодействием правительства, дворянский ирредентизм в Западном крае вынужден был внешне изменить свою тактику. Было признано целесообразным воздержаться от антиправительственных демонстраций в связи с тем, что: «Литва и Юго-Западный край … заявили довольно Европе свою непреклонную решимость свергнуть русское иго и присоединиться к Польше с восстановлением прежних границ ее. Надлежит ожидать благоприятного времени: событий в Италии и Венгрии или готовящейся революции в самой России»128.

В итоге польскому дворянству пришлось признать, что предпринятые им попытки легальным путем объединить «домашние» колонии Западного края с «митрополией» в границах бывшей Речи Посполитой, не увенчались успехом. Сословно-этнический ирредентизм привилегированного меньшинства показал свою политическую бесперспективность. Поэтому перед дворянством встал выбор, либо смириться и забыть свои политические амбиции, либо попытаться взять реванш с помощью вооруженного восстания.

После политических волнений 1861 г. и дворянского ирредентизма 1862 г. ни В.И. Назимов, ни министр внутренних дел П.А. Валуев, уже не могли быть уверенными в политической благонадежности туземной элиты, выражающей, по их мнению, интересы «польской революционной партии». Теперь уже эти представители высшей российской бюрократии с полным основанием могли охарактеризовать «всякое предъявление притязаний со стороны польского дворянства, поселенного в этом крае, противным пользам народа»129.

В сложившейся ситуации политический вывод напрашивался сам собой. Этническая принадлежность дворянства уже не могла быть для правительства критерием территориальной идентификации хотя бы в силу того, что благородное сословие не смогло оценить по достоинству дарованные «царские милости» и предпочло встать в политическую оппозицию.

Это особенно ярко проявилось в дворянских требованиях административно-территориального восстановления Польши в границах 1772 г. В этой связи у правительства возникла насущная необходимость в кардинальной перемене сословного адресата региональной политики. Следовательно, и традиционных представлений о том, что только дворянство, в силу своего избранного сословного статуса, обладает монополией на доминирующую маркировку исторического и этнического облика края.

Под давлением политических выступлений дворянства В.И. Назимов пришел к выводу, что самой прочной социальной опорой правительства в этом регионе является «народ», то есть местное сельское население, русское по этническому происхождению. О том, что это был непростой для администрации выбор, свидетельствуют характеристики, которые Назимов дал представителям двух главных этнических групп Северо-Западного края.

«Вследствие преимуществ и привилегий, которыми исключительно пользовались члены польской народности, слово «поляк» сделалось синонимом помещика, дворянина, человека образованного, пользующегося доверием общества и кредитом правительства, человека светского и благовоспитанного; и на той же самой почве слово «русский» … стало синонимом холопства, рабства, неволи под властью Польши, нищеты, грубости, невежества, отчуждения, презрения, ничтожества относительно к Польше и ее духовенству»130.

Таким образом, после событий начала 60-х гг. XX в. правительство имело веские политические основания, чтобы отказаться от признания дворянской монополии быть маркером идентичности Северо-Западного края. У него оставался политически неизбежный выбор в пользу социально низкого «русского» сословия со всеми сопутствовавшими ему назимовскими характеристиками. Однако открыто провозгласить выбор новой политической стратегии, предусматривавшей признание русской идентичности края и приоритеты «русского» крестьянского сословия, правительство не решалось вплоть до начала январского восстания 1863 г.