Михаил Романов

Шкловский бродяга забавлялся охотой на зайцев, которых выпускали подле его саней. Как обычно, он много пил. Когда вся компания отъехала на приличное расстояние от Калуги, заговорщики осуществили свой план. Часть охраны оттеснила дворян, которые могли прийти на помощь «цари-ку», после чего Петр Урусов остановил царские сани, сбросил возницу и разрядил в «вора» свое ружье, а затем для пущей верности отсек убитому голову и руку.

Мстя Лжедмитрию II, татары изрубили труп саблями. Некоторые из детей боярских были убиты, прочие бежали в Калугу.

Поднялась тревога. По всему городу зазвонили сполошные колокола. Посадские люди бросились в поле и за речкой Ячейкой на пригорке у дорожного креста обнаружили нагое тело, «голова отсечена прочь». Труп перевезли в Кремль. Казаки принялись избивать «лучших» татарских мурз, мстя за смерть государя.

Самозванец никому не нужен был мертвым. Труп лежал в нетопленой церкви более месяца, и толпы жителей и приезжих ходили поглядеть на голову, отделенную от тела.

Боярское правительство направило в Калугу князя Юрия Трубецкого. Но жители отказались признать власть Владислава до тех пор, пока тот не прибудет в Москву и все польские войска не будут выведены из России.

Тем временем Марина Мнишек родила в Калуге сына. Даже после смерти мужа она не рассталась с помыслами об основании новой московской династии. После рождения ребенка царица объявила казакам и всему населению Калуги, что отдает им сына, чтобы те крестили его в православную веру и воспитали по-своему. «Воренок-царевич» Иван не оправдал надежд, которые на него возлагали приверженцы.

Смерть Лжедмитрия II вызвала ликование в московских верхах. Но знать радовалась преждевременно. Волнения в столице усилились. Вмешательство иноземных войск придало конфликту новый характер и направление. Движение приобретало национальную окраску. Ненависть против лихих бояр не улеглась, но она все больше заслонялась чувством оскорбленного национального достоинства.

КРАХ ПЕРЕГОВОРОВ

Натолкнувшись на непреклонность главных послов, королевские чиновники постарались подарками и обещаниями склонить на свою сторону представителей московского Земского собора с тем, чтобы разобщить их.

В числе тех, кто поддался уговорам и присягнул на верность Сигизмунду, были троицкий келарь Авраамий Палицын и спасский архимандрит, думный дворянин Сукин, дьяк Сыдавный Васильев, многие дворяне и разных чинов люди.

Романов и Голицын пытались отговорить слабодушных, но ничего не смогли поделать. Палицын сказался больным и тут же уехал в Москву. Захар Ляпунов, представлявший дворянство, покинул посольские шатры и перебрался к полякам.

Король попрал московский договор и присвоил себе функции российского самодержца. Далеко не все города присягнули новому царю. Поэтому грамоты в города шли от имени Владислава, к московским боярам — от имени короля.

В королевский лагерь потянулись просители, домогавшиеся чинов и владений. Королевская канцелярия была завалена челобитными грамотами и прошениями.

Мстиславский не претендовал на корону, а потому не был на подозрении у поляков. Он не жалел сил на то, чтобы доказать свою преданность королю.

Сигизмунд лелеял грандиозные планы. Соединив власть над Речью Посполитой и Московией, он получал возможность согнать узурпатора со шведского престола и вернуть себе шведскую корону, на которую имел законные права. Он видел себя главой самой обширной и могущественной монархии Европы.

Сколь бы важным ни был вопрос о Смоленске, еще большее значение имела судьба московской короны. Отпустив сына в Россию, король должен был бы признать крушение своих честолюбивых замыслов.

В конце декабря 1610 года Мстиславский и Салтыков добились того, что послушная дума утвердила приговор о сдаче Смоленска и составила новый наказ для великих послов. Голицыну и Романову предписано было положиться во всем на волю короля.

Когда грамоты были готовы, бояре понесли их на подворье патриарха. Однако Гермоген категорически отказался скрепить боярский приговор своей подписью. По преданию, Салтыков стал бранить патриарха и даже угрожал ему ножом.

Под Смоленском послы Филарет, Василий Голицын и члены Земского собора, ознакомившись с новыми инструкциями думы, заявили о своем несогласии с ними. Послам угрожали расправой. Но они твердо стояли на своем.

Филарет заявил, что без разрешения патриарха и воли Земского собора дума не вправе менять ранее принятые решения. «Отправлены мы от патриарха, всего Священного собора, от бояр, от всех чинов и всей земли, — сказал посол, — а эти грамоты писаны без согласия патриарха и без ведома всей земли: как же нам их слушать?»

Василий Голицын многократно извещал Гермогена, что Сигизмунд сам намерен занять русский трон и ни в коем случае нельзя верить его обещаниям прислать в Москву сына. Разоблачения посла и непреклонная позиция, занятая главой церкви, произвели сильное впечатление на москвичей.