Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг.

На обратном пути из Вешенской до первой железнодорожной станции мы ехали в кузове грузовика, куда набилось десятка полтора пассажиров – вешенских казаков и казачек. Наш сосед – краснолицый, рыжебородый казачина в надвинутом на самые глаза лисьем треухе солидно и басовито говорил:

– А Пантелей Прокофьевич мне кумом доводился… Родным кумом. И его сына Гришку я тоже хорошо знал.

… К этому приходилось привыкать.

Г. Лит В гостях у писателя

Поезд № 76 приходил в Миллерово в половине третьего ночи. Наш проводник – суровая черноглазая женщина лет сорока, молчаливая и подтянутая – разбудила нас весьма заблаговременно. Глядя, как в окнах летит черная степь, мы стали расспрашивать, не знает ли случайно товарищ проводник, где можно остановиться в Миллерове – переждать до утра. «А вы не здешние? – спросила она. – Куда едете?» Мы сказали, что нам надо как-нибудь добраться до станицы Вешенской. «Не к товарищу ли Шолохову едете?» – «Да, если удастся, очень бы хотели его поглядеть». И тут эта строгая женщина в оставшиеся недолгие минуты проявила столько заботливости к нам, так подробно рассказывала, где лучше остановиться, да каким средством передвижения лучше ехать дальше, – что мы были просто тронуты. Даже лицо ее – сосредоточенное лицо немолодой рабочей женщины удивительно изменилось и потеплело. Она была так ласкова с нами, словно мы ехали к ее родным.

На станции нам сказали, что из Вешенской вечером пришла машина, которая утром возвращается в станицу, указали, где разыскать шофера.

– А вы не мореные с дороги? – спросил шофер, когда мы стали уговаривать его ехать, не дожидаясь утра, и захватить нас. – А то и дорога к утру трошки провянет. Ливень был.

Мы поняли, что нас уже окружают персонажи «Тихого Дона» и «Поднятой целины».

Сумасшедший степной ветер, яркие тяжелые звезды, вспыхивающие то и дело впереди зеленым светом, таинственные глаза лис, большие совы, мягко взлетающие из-под колес машины, бабочки, мгновенно воспламеняющиеся в свете фар и искрами улетающие в тьму, сжимающие сердце запахи незнакомых трав, ожидание близкого рассвета – все это никак не располагало ко сну, хотя дорога была длинная. От Миллерова до Вешек сто шестьдесят километров. Мы стали расспрашивать шофера, читал ли он книги Шолохова, нравится ли ему, был ли на самом деле такой Григорий, не живет ли и сейчас где-нибудь тут Аксинья? Правда ли, что дед Щукарь ездил в Москву с хором казаков, как мы прочли в газете? На все мы получили ответ. Первые два вопроса мы перестали задавать: тут все читали «Тихий Дон» и «Поднятую целину», эти подлинно народные книги; вопрос о том, понравились ли эти книги, всякий раз вызывал у наших собеседников, видимо, ощущение некоторой обиды на нашу бестактность, обиды, которая, впрочем, ради первого знакомства прощалась. Народ гордится своим писателем.

Мы уяснили одну любопытную сторону восприятия литературных образов. Сбивчиво и неохотно отвечали нам на вопросы относительно прототипов тех или иных шолоховских героев. Дело в том, что если и были люди, из черт которых складывались образы Аксиньи, Григория, то сами образы их настолько ярки, настолько жизненны, что живут в народном сознании не менее ощутимой, материальной жизнью, чем их, даже и в родных местах, забывающиеся «прототипы».