Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг.

Так я приобрел среди казаков с далекой округи много друзей. Меня знали из Плешакова, из Еланской, из Вешенской, из Сетракова, из Каргина, Мигулинской, из Сингина. Короче говоря, из всех казачьих станиц и хуторов вокруг, вплоть до далекой железнодорожной станции Миллерово. Не раз они доказывали мне свою дружбу. Мы вместе переживали волнующие события, грустные и веселые истории. О некоторых я люблю вспоминать. До того, как поступить на мельницу, я научился у них даже ездить верхом. Одно время я пас с молодыми казаками лошадей в степи. Как прекрасны были эти ночи у горящего костра, когда молодежь пела прекрасные казачьи песни, одну за другой. Однажды казаки в степи предложили мне покушать из ночного горшка, и я рассказал об этом Михаилу Шолохову. Ну и смеялся же я, найдя позднее в «Тихом Доне» упоминание о подобном случае. Правды ради, нужно добавить, что посудину эту они, вероятно, употребляли всегда только для приготовления пищи. Их радовало, какая у них удобная кастрюля с ручкой.

На мельнице я несколько раз видел и атамана Верхне-Донского округа генерала Алферова, но тот никогда не изъявлял желания поближе познакомиться со мной, подсобным машинистом. Я знал и других лиц, которые появляются на страницах «Тихого Дона». Некоторым из них Шолохов поменял фамилии, но читателям этого произведения, по-видимому, ясно, что это люди, которые жили или еще живут, и что там описываются события, которые в большинстве своем действительно произошли. В своем дневнике я нахожу заметку о том, что после моего прибытия в эти места обо мне позаботился какой-то слесарь, сознательный и прогрессивный человек. Он щедро угостил меня, и я многое от него узнал. Вероятно, это был слесарь, которому в «Тихом Доне» Шолохов дал имя Штокман.

Читая «Тихий Дон», я снова переживаю эти волнующие дни, когда казаки, подстрекаемые реакционными элементами, шли в бой за чужие им цели. Участник одного из этих походов, мой друг Ларион Герасимович Чекунков из хутора Боков, по возвращении зашел ко мне, и я тогда одолжил ему несколько книг из своей библиотечки. С трудом я ее собирал в России. У Чекункова уже не было случая вернуть мне книги, и мне немного жаль было, но затем я понял, что позднее все равно книг мне не сохранить.

О некоторых своих приключениях я рассказывал маленькому Шолохову, а он потом включил их в «Тихий Дон». Это доказательство его необычайной памяти. Его живое описание умеет вызвать правдивое представление тех событий, и если их сравнить непроизвольно с моими отрывочными записями, будь то дела серьезные или мелкие, весь мой дневник кажется мне тем серее.

Правда, мы тогда не понимали того, что происходило во всей России. Ведь мы не знали даже как следует, что происходит в недалекой округе. И когда мы иногда, спустя долгое время, получали газеты, напечатанные, как правило, на грубой оберточной бумаге, мы глотали каждое слово, но не могли эти сообщения упорядочить в голове, привести их во взаимосвязь и понять значение тех событий. Спустя продолжительное время и, очевидно, после глубоких исследований и тщательного подбора всех фактов, это прекрасно сделал Михаил Шолохов. Его «Тихий Дон» представляет собой правдивую и неоценимую историю тех времен.

Я вспоминаю те времена с волнением, а Шолохова и его семью с любовью. Его мать, которая часто заботилась обо мне и с участием расспрашивала про мою семью дома; Александра Михайловича, с которым мы водили долгие беседы за чаем. Ради меня он часто просил приготовить кофе. А как можно забыть моего юного друга Михаила Александровича Шолохова, нынешнего великого писателя! Я нахожу запись: «Шолоховы относятся ко мне так же хорошо. Сегодня пришел Миша и принес мне в постель кофе с пирожками. Я не привык пить кофе в постели, но Миша настаивает». Михаил Шолохов написал мне однажды: «Вспоминаете ли, как я Вас угощал кофе со сливками? Надеюсь, когда я буду в Праге, Вы вспомните, что Вам нужно отплатить за тогдашнее гостеприимство и что Вы уважите меня чашкой кофе. И мы будем, оба уже старички, вспоминать давно минувшие времена».

В конце 1919 года Плешаковская мельница была закрыта. Новой подходящей должности Александру Михайловичу не нашлось, и он в поисках работы переезжает с семьей в хутор Рубежный, а затем вновь в Каргинскую и поступает в статистическое бюро советской заготовительной конторы, а потом назначается ее руководителем.

Здание мельницы в начале 30-х годов было разобрано. Двигатель увезли в Миллерово для освещения города, вальцы и другие пригодные механизмы использовались для ремонта действующих мельниц.

Дома Дроздовых, Сердинова, Мельникова тоже не сохранились, но в будущем, по генеральному плану развития Государственного музея-заповедника М.А. Шолохова, в Плешакове предстоит воссоздать дом литературного героя. В хутор, который связан с детством писателя, откуда начал пробиваться родничок творчества великого летописца, намечается проложить для туристов маршруты.

В рубежном