Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.

– На 18 гектарах, – вдохновенно говорил мне первый секретарь Владлен Тихонович Логачев, – встанут возле Терновки десять огромных и светлых цехов. Свыше пятисот конструкторов, инженеров, технологов и три тысячи высококвалифицированных токарей, термистов, фрезеровщиков, программистов будут работать на заводе. Здесь поднимутся красивое административное здание, пищеблоки, электроподстанция, котельная, рядом вырастут чудесный рабочий поселок с Дворцом культуры и парком, поликлиника, школа, детские учреждения, торговый центр. Завод преобразит Миллерово, и тысячи молодых людей, ранее уходивших с Верхнего Дона на Украину или в Волгоград, получат возможность приложения своих сил почти дома.

До Вешек – полтораста километров. Но эта даль не мешает Михаилу Александровичу держать в поле зрения миллеровцев. Он частенько наведывается к ним, звонит по телефону, интересуется их заботами и думами, отечески журит и наставляет. Миллеровский сельский и окрестные районы не имеют предприятий по переработке сельскохозяйственной продукции. Вынуждены в счет госпоставок перегонять скот и возить птицу на большие расстояния – на мясокомбинаты Каменска и Луганска. Потери при этом немалые.

– Шолохов посоветовал нам подсчитать, – услышал я в Миллерове, – как все эти убытки будут соотноситься к стоимости, скажем, сооружения мощного мясокомбината. Подсчитали мы и диву дались: в два-три года все затраты по такому строительству полностью окупятся. Выслушав нас, Шолохов сказал: «Вы учли потери только живого веса. А пух-перо? А щетинка и шкуры? А печенка да легкие? Вот какие это потери – миллионные! Да, друзья, об этом надо бить тревогу… И, я уверен, вас поддержат. Пишите докладную в Госплан. Если надо, я поддержу вас в верхах письмом, а потребуется – так и плечом».

В горкоме партии мне показали решение Госплана СССР: на 1975 год в Миллерове включена закладка завода по переработке молочных продуктов, а на 1976 год – строительство крупного мясокомбината..

Вешки по красоте и богатству природы, пожалуй, красивейшая станица Дона. С каждым годом Вешки растут, хорошеют, благоустраиваются, а население, как ни странно, стареет.

– Уходит из Вешек молодежь, – говорит первый секретарь райкома партии Николай Александрович Булавин. – И нечем ее удержать-приветить… Мы – далекая глубинка. В зиму и распутицу по полгода отрезаны от мира рекой.

В прошлом году в Вешках построены великолепный Дворец культуры, здания почты-телеграфа, редакции и типографии, открылась музыкальная школа, строится крупный санаторий. Преображается станица прямо на глазах.

– Все мы теперь живем мечтой широко открыть наш уголок миру, – продолжает Н.А. Булавин. – Мы бы хотели кинуть капитальный мост через Дон. Да, большой мост, который свяжет Донбасс с Поволжьем и окажет доброе влияние на преображение Вешек и всего Верхнего Дона.

Большой мост через Дон!.. Давно о нем здесь мечтают…

Николай Александрович кладет на стол два толстых тома четырехлетней переписки с Москвой, Госпланом, министерствами и ведомствами, с Ленинградом, Киевом, Николаевом, Таганрогом, Волгоградом, Уральском и другими промышленными центрами по великому множеству хозяйственных проблем. И большинство этих писем и телеграмм подписаны, а многие и написаны рукой Михаила Александровича Шолохова.

II

На провесне, в блеснувший солнцем денек, Михаил Александрович поехал поглядеть родные места. Возле хутора Волоховского, проезжая лесом, с грустью приметил его необычайную просветленность.

– Оголяют, дьяволы, землю, – с огорчением пыхнул сигаретой Шолохов. – Не думают о завтрашнем дне.

– Рубят, пожалуй, в пять-шесть раз больше, – отозвался шофер Федя, – чем подсаживают и выращивают за год!

Возле Елани обнаружились вырубки леса в запретной зоне у самого Дона. По заветным ендовам, меж озерцами, торчали толстые пни недавно вырубленных берез.

Вернулся домой озабоченный. Хотелось сразу же позвонить директору лесхоза, но подумал: «Неужели он этого не видит?!» Плохо спалось, терзала бессонница. Встал, как всегда, ни свет ни заря – в 4 утра, выпил чашку кофе. Рука зудела, тянулась к телефону. Но сам себя останавливал: «Рано еще. Пусть поспят». На балконе выкурил сигарету, полюбовался ущербным месяцем, туманом, стелившимся по Дону, вернулся к столу, к неоконченной странице рукописи и пошел по ней карандашом с яростью, вскоре перешедшей в осиянную радость. И не заметил, как часы внизу пробили пять, и шесть, и семь… Глянул в окно – идет густой и нудный дождь…

Булавину позвонил в восемь: «Здорово, сосед! Ну как твой прогноз? Черти распорядились по-своему… А ты на воскресник не собираешься? Нет?! А я думал, что ты с директором лесхоза махнул латать вырубки леса…»

Булавин ценил и любил юмор Шолохова, но тут было что-то по-серьезнее, и он не знал, что ответить. Чтобы рассеять заминку, Шолохов заговорил о семенном зерне и попросил его вместе с директором лесхоза заглянуть к десяти часам.