Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.

Ровно за полгода до смерти на докладной записке от 20.IX. 1983 г. твердой рукой Шолохов отметил, какие пункты учесть, а какие оставить без внимания. И между прочим обратил внимание на такой пустяк, как номер, проставленный под телеграммой Корнилова, согласившись с тем, что его мог внести только штабной телеграфист, а вовсе не сам генерал.

Очередная легенда о Шолохове, не особенно следившем за творчеством лихих своих редакторов и позволявшем им вытворять с «Тихим Доном», что взбредет в голову, – кажется, приказала долго жить… Конечно, были случаи, когда писателя обманывали, принуждая доверчиво подмахнуть нечитаный текст расклейки, но приписывать ему холодное равнодушие к роману абсурдно.

Неверно и несправедливо.

Нетрудно догадаться, с какой целью эта легенда была пущена в оборот и зачем так муссируется и педалируется.

Вот уже и «Аргументы и факты» (№ 40, 1994 г.) загодя начали подготовку к шолоховскому юбилею. «В последние годы, – убеждают они нас устами внука писателя Александра Михайловича Шолохова, – «Тихий Дон» ему не нравился, считал, что можно было лучше написать».

Что следует из этого, легко понять: стал бы возиться писатель с тем, что ему давно надоело, не нравится?..

Выразился ли внук, кандидат наук, столь неудачно, или «Аргументы и факты» намеренно огрубили его слова до аргументов и фактов не в пользу деда, кто знает; опровержений пока не последовало. Одно можно сказать со всей определенностью: если и слышал внук нечто подобное о романе, наверняка не от самого деда, а от отца, какого дед – Михаил Александрович Шолохов – строг был казак! – только на склоне лет (по признанию самого же Михаила Михайловича) начал принимать всерьез и заводил с ним мужские разговоры, какими никого особенно не баловал.

…– Я никогда не подозревал, – рассказывал Михаил Михайлович, чуточку смущенно улыбаясь, будто он виноват в чем-то перед отцом. – Никогда не думал, что отец столько читал по философии. Сам-то я всю жизнь этим только и занимался. Любимый мой философ Гегель. А ему-то зачем вся эта премудрость? Я их никогда не видел у него на столе. Не поверил, когда он начал цитировать оттуда целыми кусками. Это когда ж он все это читал? Небось до войны еще², а помнил – слово в слово!

Память у него была чертячья! Держал в голове всех хуторных и станичных казаков и казачек, имена, прозвища, лица. Две-три фразы – и образ готов. И враз картина вспыхивает перед глазами – и курень, и подворье, и какие там наличники. Это было ни на что не похоже. Емко, ярко. Какая-то новая проза. «Эх, – как-то вырвалось у него, – сейчас бы я написал «Тихий Дон»!» Может, и хорошо, что он не учился в университетах, а говорил и писал как простые наши станичные казаки – образной, меткой народной прозой³. В последние годы, мне кажется, отец был бы не против, если бы я записал его на магнитофон, хотя до этого всем запрещал, но чересчур долго я собирался, то одно, то другое, так и не успел, чего не могу себе простить. В общем-то я хорошо запомнил все наши с ним беседы, но часто воспроизвести его речь в точности не в состоянии. Он как-то по-особенному говорил…

Не будем гадать, каким виделся Шолохову новый «Тихий Дон» из поднебесной сини, с высоты прожитых лет, и в каком новом свете он показал бы непримиримую вражду красных и белых и между ними – мечущийся народ, – так же беспощадно смело или чуть отстранившись от злобы дня в милосердии мудрости?..

Гениальный ученик Льва Толстого в молодости, он, слава богу, не последовал примеру учителя на старости лет…

Хоть и правил Шолохов «Тихий Дон» практически всю свою жизнь, до двух редакций дело все-таки не дошло.

Не терпел разночтений. А главное, хорошо, что успел объяснить, почему так немилосердно жег черновики. «Будут потом, – выговаривал он Кириллу Потапову, запасавшемуся впрок шолоховскими автографами, – копаться в них буквоеды: почему я зачеркнул то или иное слово и написал другое!»

Самая значительная редакция «Тихого Дона» 1953 года явилась на свет божий, как бы это помягче сказать? – как факт насильственного коллективного творчества обманутого писателя и навалившейся на него власти.

И дело здесь вовсе не в своеволии мелкого партийного винтика Кирилла Потапова, переписавшего в 1951 году «Тихий Дон» на свой убогий лад суконным языком газеты «Правда».

Стоявшие всегда на стреме силы быстрого реагирования агитпропа вмиг учуяли новую конъюнктуру – теперь нечего опасаться: Сталин не станет защищать «Тихий Дон» и его автора, как прежде. Существует несколько версий о ссоре Сталина и Шолохова в послевоенные годы: обиделся ли вождь на то, что не увидел себя главным героем народной книги о русском солдате «Они сражались за Родину», или рассердился на письмо Шолохова 1950 года, в каком его, Сталина, спасшего в 1939 году «Тихий Дон» от фадеевского разгрома, а в 1920 году от изъятия из продажи, писатель ставил в угол? Не исключено, что Хозяин на сей раз мог дать почувствовать строптивцу, каково будет, если он не станет сдерживать своих сторожевых собак…