Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.

Для Мучник сюжет «Тихого Дона» – это «рассказ об отступлениях и преследованиях», это «как красные победили белых»[26]. То есть она воспринимает только внешнее развитие событий. И с ее точки зрения, исторические конфликты решаются не по законам внутренней необходимости, а механически, силой, навязанной извне. Ее мнение разделяют другие буржуазные критики, объясняя развитие исторических событий в «Тихом Доне» «исторической фатальностью».

Французский критик Марсель Брион пишет: «Поражает изображение на огромном историческом полотне фатальной трагедии»[27]. Подробнее объясняет это Мучник: «Если его (Мелехова. – И. С.) судьба – это судьба тысяч, вовлеченных в борьбу, которой они не хотели и которую не могли понять, то это оказывается трагедией фатальной ошибки, напоминающей древние мифы с их мистической справедливостью наказания свыше»[28]. Точно так же «историческая необходимость» в романе «Поднятая целина» выглядит в трактовке буржуазных критиков как внешняя сверхъестественная сила, которая приводит к победе коллектива. Шолохов будто бы искусственно «внедряет» в роман «предписанный социалистическим реализмом счастливый оптимизм» и «заставляет просвещенность и чувства товарищества и добрососедских отношений торжествовать над коварными махинациями и временными недостатками»[29].

Таким образом, историческая необходимость в романах Шолохова рассматривается как сила внешняя, стоящая над людьми. Поэтому неверно понимается все, что несет с собой торжество человеческого в «Поднятой целине», и совершенно искажается природа трагического в «Тихом Доне».

Положение казаков в революции представляется как фатально трагическое. Никакой фатальной трагедии революция казакам не несла. И это Шолохов дает понять уже в начале романа. Первый том, изображающий мирное житье-бытье казаков, написан специально для того, чтобы объяснить поведение казаков в революции. «Мирные» сцены, несмотря на жестокость описанных нравов, производят впечатление жизнерадостности и силы казаков. Буржуазные критики склонны противопоставлять эти светлые картины в романе «жестоким» батальным. Но как раз сами мирные сцены написаны для объяснения батальных и служат неотъемлемой частью «истории» в романе. Причем «мирная» прелюдия последующих событий совсем не предвещает фатальной трагедии. Автор верит в народ-труженик и предвидит здоровый расцвет в его жизни. В какие бы кровопролитные схватки ни вовлекали казаков белые генералы, как ни старались сделать из них душителей революции, народ в «Тихом Доне» никогда не мог отрешиться от своего основного назначения – созидателя жизни на земле. Приходила пора пахать, сеять, и земля звала, кликала к себе работников. Вот этим своим «боком» тружеников «прислонились» казаки к большевикам, которые звали народ к борьбе с разрухой, звали его строить свою жизнь. Народ-труженик оказался победителем в романе.

А такие повстанцы-казаки, как Григорий Мелехов, испытали внутреннюю трагедию тружеников, которым пришлось убивать своих братьев.

Но напрасно пытаются зарубежные критики представить трагические события в «Тихом Доне» как отступление от социалистического реализма. Немецкий критик Хейнц Ишрейт пишет, что в этом романе «конфликт приобретает несвойственную социалистическому реализму трагическую окраску»[30]. Социалистический реализм позволил Шолохову показать, какие силы ведут к победе народа в истории. И тот же социалистический реализм дал писателю возможность проследить, через какие препятствия лежит этот путь. Потому изображение исторической трагедии повстанцев приобретает такой размах, что Шолохов на полотне эпопеи изображает весь путь казачества в революции. Потому эта трагедия и показана с такой глубиной и горечью утрат и разочарований, что для массы казачества она не была фатальной.

Ничего фатального не было и в характере Григория Мелехова. Недаром многие советские читатели, следя за превратностями его пути, до конца надеялись на хороший исход и даже просили Шолохова сделать Григория в конце «красным». В Григории были предпосылки для разных исходов. И хотя развязка его судьбы определяется внутренней необходимостью, она не фатальна. Кто знает, окажись в хуторе в нужный момент Штокман вместо Котлярова, который не умел разъяснить недоумений Григория «по причине темноты и малой грамотности», и, может быть, и получился бы из Григория сознательный борец за Советскую власть. Шолохов порой ценит случайность не меньше необходимости. Но это праздные догадки. Внутренняя же необходимость в развязке судьбы Григория объясняется совокупностью причин. Революция показала, как трагична судьба межеумков, которых бьет встречными волнами, бросает о камни. Но эта трагедия – не просто трагедия «ситуации», «положения». «Вовне» проявляется их внутренняя трагедия.