Михаил Тверской: Крыло голубиное

— Что ты, батюшка, что ты, — будто спотыкаясь, неуверенно шурша ветром по сухому жнивью, запричитал Иван Данилович. — Он же тебе племянник, чай… А батюшка-то тебя как любил, скажет, бывало, нет брата роднее, чем Михаил-то Тверской. — Он бормотал что-то, подойдя под самую морду коня и ухватив его под уздцы. Только вдруг Михаил Ярославич понял: врет он и бормотания его нарочны.

Юрий стоял, затравленно, по-волчьи озираясь и даже среди своих бояр не чуя поддержки.

— Ну!

— По праву… твой стол, — безголосо, одними губами выдавил из себя Юрий.

— Повтори!

— Твой стол, говорю, по праву! — будто плюнул, выкрикнул Юрий.

Словом увернулся от смерти Юрий. Гнев Михаила Ярославича схлынул, перед ним вновь стоял жалкий, петушистый и нелепый племянник, биться с которым — себя срамить.

— Так пошто ж ты новгородцев смущаешь?

Юрий испуганно вскинул глаза на брата:

— Не ведаю, о чем пытаешь…

— Ну, далее… — понудил его Михаил Ярославич.

— Великий князь, — послушно повеличал его Юрий.

— Так уж и не ведаешь? — Михаил Ярославич помолчал. — А из Новгорода-то мне верно доносят, что ты кремник свой да батюшкины храмы на Святую Софию менять собрался. Так ли?

— Не было того! — выкрикнул Юрий. — Не было!

Но не удержался, ухмыльнулся и тут же и себя, и Новгород выдал:

— А коли я им люб, так в том вины моей нет!

— Али не знаешь, что новогородцам-то тот и люб, кто всей Руси враг?

— Великий князь, да ить наговор все, со злобы да зависти нас с тобой рассорить хотят, — заюлил Иван Данилович, — ить мы тебе отныне как сыновцы [85]преданы…

— А вы мне и есть сыновцы! — оборвал его Михаил Ярославич.

Но не так просто было оборвать тихого Ивана Даниловича, когда он того не хотел.

— Дак ить разве мы в чем волю твою нарушили?

Великий князь оглядел всех, выпрямился в седле и сказал громко, чтобы услышали все:

— А воля моя в том, чтобы Русь едино крепить! Я на вашу отчину и имение не зарюсь, живите, как все мы живем — Божией милостью. Но знайте, отныне живете вы, как князья ваши — мои сыновцы, моей волей. Покуда я, Михаил Тверской, благословением Святого Духа великий князь всея Руси, не дам творить беззакония! — Он помолчал и вдруг гневно выдохнул: — Пошто убили князя Константина Олеговича?

Возникла долгая тишина. Лишь кони тверичей нарушали ее, глухо переступая по земле копытами да звякая ненароком железами.

Московичи при имени безвинно убиенного князя закрестились раскаянно.

— Так ить случай, — истово перекрестился и Иван Данилович. — Сами-то сокрушаемся.

— Али вы татаре? — укорил Михаил Ярославич московичей.

— Бес попутал, — вздохнул Иван Данилович.

— То-то, что бес…

Более говорить было не о чем. Михаил Ярославич тронул коня, но еще раз оборотился:

— Ты, Юрий, помни: коли в другой раз приду — не пощажу. А коли тебе татарский закон милей, — тяжело усмехнувшись, пригрозил он, — татар нашлю. На то мне и ханский ярлык дан. Чай, знаешь, они чиниться не станут.

— Что ты, Михаил Ярославич, великий князь, чай, все в Божьем Законе живем! — опять закрестился, на сей раз от татар, младший брат.

А старший, не глядя на князя, едва слышно, но все же так, чтобы разобрали стоящие рядом московичи, проговорил:

— Чай, нам известно, дядя, как ты тот ярлык покупал…

— Что шепчешь? — не расслышал Михаил Ярославич.

— Ничего, великий князь, — усмехнулся Юрий.

От разговора с московскими братьями осталась на душе какая-то слизь, подобная той, какую еще долго чуют пальцы, коснувшись нечаянно тухлого. Так в неводе среди живых, сверкающих серебром рыб вдруг попадется дохлая, распухшая от гниения, с полуосыпавшейся чешуей на тусклых боках, и вот ведь что примечательно — непременно ее и ухватишь, и потом как ни полощешь руки в быстрой волжской воде, все они слышат ее мертвый холод…

2

Обошли, обволокли, обманули! Один хитер, другой низок, и оба двуличны и нужны друг дружке, как две стороны татарской деньги. А Юрий-то как ни глуп, но выгоду свою знает: крест поцелует и тут же предаст! Тоже ведь уразуметь надо было: чем мельче и ничтожнее человечишко в сути своей, тем ухватистей до власти и жизни. Будто мышь с цепкими кречетовыми когтистыми лапами.

Только зачем, Господи, Ты и мышам крылья даешь, чтобы парили они над нами? Али не Ты это, Господи?!

Впрочем, тогда, в одна тысяча триста восьмом году, Михаил Ярославич о том не думал и походом к Москве был доволен. Не из прихоти или примысла ради пошел он на Юрия, но по грехам и упрямству его. Тем более хоть и немалой кровью, а цели своей достиг: и московского князя смирил, и Новгороду Великому путь указал.

Не успели тверские бабы оплакать погибших, явились на Князев порог послы из Новгорода. Вон как быстро вести-то по Руси летят! Посольство было большое, с дарами, со многими знатными людьми, во главе со старым посадником Юрием Мишиничем и архиепископом новгородским владыкой Феоктистом.