Михаил Тверской: Крыло голубиное

А уж глаза-то у нее — чисто как на иконах пишут у Божией Матери, когда она с младенчиком Христом на руках! Прости меня, Господи, но вот такие глаза. Эх, хоть бы еще раз увидеть! Да что там…

— Михаил Ярославич! Князь!.. — Эвона куда ускакал! В белой пелене далеко впереди Ефрем наконец увидел всадника.

Однако служба у Ефрема в Сарае была леготная! Михаил Ярославич с полдня до ночи у хана сидит. Видно, уж так Тохте полюбился князь, что он без него дня не мог пережить. Хотя сначала-то долго мурыжил, не допускал до себя. Михайл-то тогда аж лицом осунулся. Ну, а у него, у Ефрема, одна забота: ходи да смотри, ходи да слушай. Смотреть — глаза не болят, да и куманская речь, как начал ее понимать, ухо уже не режет.

За то время со многими Тверитин знакомство свел. И с ордынцами, и с купцами из дальних стран, многие из которых, опять же, не столь торговали, сколь для своих государей разведку в Сарае делали. Таких-то Тверитин быстро научился распознавать по глазам, глядевшим не жадно, а пытливо и осторожно. Ну и, конечно, с русскими.

Русских в Сарае много. Есть целые улицы, где живут одни русские. Их сразу узнаешь по бедным саманным домам да по звукам всякого рукоделья, что доносятся со дворов. Лучших каменщиков, златарей, опонников, кузнечников, гончаров согнали татары в Орду. Сами-то они к работе мало сподручны, более к охоте или войне, ну, табуны еще да стада по земле гонять от пастбища к пастбищу, затем и люба им степь. Такой уж, видно, народ. Хан сабанчей по весне, говорят, собирает, и в степь посылает землю орать да просо сеять, но не любят они того. Хлеб, считай, не едят, репой брезгуют; кумыс да конина — и вся их пища, ну и настреляют чего. Такой народ. Бабы, правда, у них прилежны. Кожи шьют, сбрую правят, повозки чинят, кошмы стегают, шерсть валяют, не в пример мужикам. Ну, а иначе взглянуть, коли у одного самого захудалого мужичонки по десять баб, чего ему делать? Вот и воюют…

Эх! Надо было гречанку-то брать! А купил-то ее, барышник сказывал, кто-то из русских. Русский-то приметлив на красоту, и не побоялся стыда…

— Князь! — снова кричит Тверитин. Не слышит Михаил Ярославич. Ветер бьет Ефрему в лицо, срывает слова прямо с губ и относит назад.

Русские в Сарае пугливы. Да и некогда им от своих работ оторваться, они же в холопах у знатных и житных татар. С татарином же говорить только гороху поевши — непременно соврет, если не для выгоды, так из одного молодечества. Им православного обмануть большая гордость. Так что надумал Ефрем своих нужных людей завести в Сарае. Сказал про то князю. Михаил Ярославич подумал и согласился, хотя уж были в Сарае свои служилые люди, по преимуществу закупщики лошадей, но то татаре, а какая ж им вера? А здесь как раз и случай представился…

Больно хану, а может, ханшам его, колты, что привез князь в подарок, понравились. Даром что в первый день морду отворотил. Звездчатые те колты и впрямь были знатные! От кольца застежки с полукруглым, как месяц, щитком разбегались на стороны шесть серебряных лучиков, на острия которых скатились будто слезинки-капельки, да на каждой той слезке еще уже, еще меньше в округе, чем сама капелька, нанизано множество почти невидных глазу серебряных же колечек, а на тех и еще насажено по крупице-маковке серебра. Умом не понять, какой тонкой иглой чернил-зернил те колты Николка-умелец. Смотреть бы на них и дивиться такому чуду. Или слышать, как нежно, едва-едва они звенят в ушах у любавы, когда она склоняется над тобой… А делал их Князев серебряник Николка Скудин — умелец, каких и на Руси поискать!

Так вот: видно, сильно понравились эти колты-сережки хану Тохте, красоту-то привык различать. Он и спросил у Михаила Ярославича: откуда, мол, такие колты? А князь возьми да скажи: моего холопа работа. «Хорошие, — хан говорит, — у тебя холопы, мне бы таких ко двору…» Ну, Михаила Ярославича будто кто за язык и дернул: «А коли, — говорит, — пришлю тебе в подарок Николку, будешь его любить?»

Князь чуть не зубами скрипел, когда про то рассказывал. Вестимо ли, лучших людей самому в Орду спроваживать?!

Тверитину, конечно, тоже жалко было Николку, но больно уж прок заманчив!

Вон Михаил Ярославич-то сам говорит, что Тохта про Русь больше знает, чем иной русский князь. А от кого? Мы же про то, что в Орде случилось, только от ханских гонцов узнаем. А Никола-то не простым серебряником станет, ханским. Все-таки при дворе, глядишь, когда какую весть и пришлет с надежным купцом. Теперь это уж Ефремова забота найти и определить, кто и когда Николу навещать будет. Но то после, сейчас бы помочь Николке на месте обосноваться, научить тому, чего сам узнал, чему верить, а чего и мимо ушей пропускать. Затем и хотел Ефрем весны в Сарае дождаться. Да заторопился Михаил Ярославич.