Михаил Тверской: Крыло голубиное

Однако новгородцы в том не утешили: как, мол, ни стремились они словить Дмитрия, чтобы выдать его с головой великому князю Андрею Александровичу, тому все же удалось; ускользнуть, и теперь он укрылся во Пскове у своего зятя Тимофея-Довмонта.

Имя псковского князя давно уже славилось на Руси. Вот уже почти тридцать лет правит он Псковом, и нет, пожалуй, города, более счастливого своим правителем.

Еще в молодые годы покинув литовского короля Миндовга, с которым он состоял в родстве, Довмонт по влечению души пришел во Псков, в церкви Святой Троицы крестился в православную веру, при крещении был наречен именем Тимофей и с тех пор столь усердно и преданно служил псковичам, что они поставили его своим князем и никогда в том не каялись. Что в воинской доблести, что в христианском рвении, что в справедливости и милосердии он почитался первым. Женатый на Марии, дочери Дмитрия Александровича, Довмонт, безусловно, был ему верен до самого сердца, и можно было не сомневаться, что по своей воле Дмитрия он Андрею не выдаст…

Андрей Александрович это вполне понимал. Понимал это и Дюдень, в планы которого вовсе не входила кровопролитная, долгая и, главное, может быть, и вовсе не успешная осада хорошо укрепленной Довмонтовой крепости. Да и основное условие и назначение нынешнего похода уже было выполнено: Русь опять дымилась пожарами, оставшиеся в живых в страхе забились в лесные норы, а великим князем сел на ней явно безумный и звероватый городецкий Андрей.

Коли уж Новгород признал его власть, то и иные не станут упрямиться. А если и станут, то Орде не досада, пусть друг с другом поспорят, а там хан Тохта ли, ака-Ногай ли новое войско пришлют. Что же делать, если эти глупые русские не могут жить промеж собой в мир? А к тому времени, глядишь, вновь поднимутся их города, вновь наполнятся людьми и богатством. Недаром говорят старые ногайцы, что столько серебра они и в Византии не видывали в тот давний поход, когда хан Ногай водил их к Царьграду.

Что Царьград? Лишь видимая пышность да прежняя слава, а серебро ныне отчего-то в русский улус будто само стекается. Сколько его ни грабь, все недостаточно. Дело татар — пасти неразумных, как в степях пасут они табуны лошадей, и в нужный срок отбирать у них, неразумных, то, что они скопили, как отбирают молоко у кобыл…

Царь Тохта видит дальше других, знает: чтобы управлять бессмысленным человеческим стадом, надо вовремя сменить вожака.

Теперь более не противник князю Андрею брат. Однако оставлять Андрея на Руси полным и всесильным владыкой тоже нельзя, потому что опасно. Мало ли что еще может взбрести в его безумную голову. Для того-то пусть будут в своей земле у него соперники, да хоть тот же Михаил на Твери. Не на то ли вернули его в Русь? Странно лишь, что заранее не предупредил Тохта о том царевича. Неужели и к нему, родному брату, не имеет он веры?.. Впрочем, на то он и правосудный великий хан, чтоб всегда поступать по-своему. Но и он, Дюдень, оказался достоин брата — вовремя догадался оставить Тверь, как ни упрашивал его князь Андрей стереть городишко с лица земли, прельщая его тверскими богатствами.

Впрочем, здесь Дюдень в мыслях немного лукавил сам перед собой. Он вряд ли сумел бы заставить ногайцев пойти в еще один приступ, больно уж отчаянно взялись защищаться тверичи…

Царевич Дюдень, по своему обыкновению, милостиво улыбался, кивал согласно князю Андрею, однако идти на Псков решительно отказался. На том они и простились.

Поворотив войско, Дюдень сначала подался на Волок, ограбил его и пожег, хоть тот и считался новгородским пригородом, далее завернул на Можайск, ограбил-пожег и его, а затем с полным обозом добычи, в блеске воинской славы вернулся в ногайскую степь.

Назвавшись великим князем, Андрей Александрович щедро наделил своего складника Федора Ростиславича Черного. Ему он отдал Переяславль. Во-первых, того пожелал сам Федор. Благодаря тому что ни жителей, ни имущества татары в нем не нашли, Переяславль и пострадал меньше, чем прочие города. Татары так заспешили, что толком и пожечь его не успели. Во-вторых — а может быть, и во-первых, — Андрей Александрович хотел хоть за псковскими стенами, но достать брата, унизить его до того, чтобы ногти сгрыз от обиды. И надо заметить, это ему удалось.

Дело в том, что еще со времен деда Ярослава Всеволодовича Переяславль считался старшим уделом в их роду, первой и главной отчиной, какой и был достоин считаться сей славный город, упрятанный среди лесов на берегу рыбного озера Клещина за крепостной стеной в двенадцать боевых башен. Владеть им было не только почетно, но и выгодно. Никто про то не догадывался, но Андрей Александрович издавна был уязвлен тем, что отец оставил Переяславль Дмитрию, а его наделил Городцом. Что ж, теперь пришла пора распоряжаться и отчиной, и прочей землей так, как ему заблагорассудится.

«Сгрызи ногти, Дмитрий, а Переяславль я Федьке отдам!..»