Он едва разлепил непослушные веки. Глаза во тьме ничего не видели. Огонышек лампадки у образов, казалось, горел не в переднем углу, а в недостижимой вышней глубине, как малая, еле различимая искра. Снизу доносился какой-то неясный гул, точно черти из жуткого сна, задышливо хрипя, плели бесовской хоровод. Действительно, легче было согласиться, что это сон, чем осознать, что же это такое на самом деле. Мысли убегали, как кони в вольном луговом табуне, не оставляя в сознании следа. Уже и дышать не хотелось — не то что шевелиться. И все же Михаил Ярославич преодолел желание вновь хоть на миг окунуться в губительное забытье. Попытался заставить себя подняться, однако не смог — тело не подчинялось ему.
«Да что же это со мной, Господи?! — в отчаянии и недоумении подумал он. — Угару, что ли, они напустили?..»
И тут догадался: пожар!
Пожары в деревянной Руси были так же часты, как грозы в хорошее лето. Случалось, что и целые города выгорали, да не по одному только разу. Да в том самом году Новгород так люто огнем занялся, что сгорел весь Неревский конец, Немецкий двор, Варяжская улица и Большой мост — пламя ходило аж по воде через Волхов. Сказывали, одних церквей сгорело более двух десятков… Однако покуда Господь сим бедствием Тверь не наказывал. Во всяком случае, за то время, что княжил Михаил Ярославич, крупных пожаров не случалось. Самое-то большое — три года тому назад выгорела Кузнечная улица на Тверце, но перекинуться огню на остальную часть города тверичи тогда не позволили…
Пожар, видать, вспыхнул в самую глухую ночную пору, когда все спали. Судя по гулу, что доносился снизу, бушевал он давно, согнав весь дым под теремную кровлю. Прежде чем князю с княгиней сгореть, им суждено было задохнуться, просто не очнуться от удушливого мертвого сна. Так бы оно и было, коли б не Божья милость…
«Вон оно что!..» — ужаснулся Михаил Ярославич.
— Анна! Анна! — закричал он, как показалось ему, изо всех сил, но даже сам себя не услышал. Голос тонул в дыму, как тонут собственные ноги в низком густом тумане возле реки: вроде ты их чуешь, стоишь на них — на ногах-то, а глазами не видишь…
— Анна! — Глох голос, задушенный слабостью.
Высокой глыбкой подняв над собою чрево, в котором уж билась новая жизнь, Анна разметалась по постели. Судя по всему, она была без сознания.
— Анна! — Михаил Ярославич припал к ней лицом, попробовал растревожить ее. Тщетно — Анна не откликалась.
Но эти усилия не прошли даром — они дали волю самому князю. Собрав силы, спотыкаясь и припадая к полу, где было вроде немного легче дышать, он преодолел пространство от постели до стены опочивальни, ударил кулаком в переплет рамы. Беззвучно посыпалось разбившееся стекло, неощутимо брызнула кровь из рассеченной ладони.
Как вдруг отворенная вода из бобровой запруды, морозный воздух хлынул в терем. Михаил Ярославич пил этот живительный воздух, как пьют родниковую воду — захлебываясь и не напиваясь. Правда, от чистого воздуха возвратился и кашель. Теперь он стал еще злей и еще утробней. Из глаз князя катились неостановимые слезы.
«Господи! Дай сил на спасение!.. — оборотился он к Богу, и слова сами пришли на ум: — Пресвятая Троица, помилуй нас; Господи, очисти грехи наши; Владыко, прости беззакония наши; Святый, посети и исцели немощи наши имени Твоего ради».
От воздуха ли, от молитвы ли силы возвращались к нему. Двумя кулаками, сведенными вместе, он выбил раму наружу. Затем разбил стекло в другом оконце. И в третьем. Скопившийся дым клубами вырывался из терема. Дышать стало легче, хотя по-прежнему кашель не оставлял его и дым выедал глаза.
— Анна!
Михаил Ярославич вернулся к постели. Анна все еще не пришла в себя. Он приподнял жену за плечи и сильно, грубо потряс. Ему показалось, он услышал, как она застонала. Нашарив на стольце рядом с постелью большой ковш то ли с водой, то ли с квасом, он опрокинул его содержимое на лицо Анны.
— Проснись! Проснись! Проснись! — кричал, молил Михаил, давил, мял ее грудь ладонями, заставлял дышать.
Наконец и она закашляла.
Михаил Ярославич подхватил ее на руки и, не подняв, а лишь сжав под лопатки так, что ноги ее безжизненно волочились по полу, подтянул к оконнице.
— Что ты, князь, что ты?.. — простонала она сквозь кашель, видно уж не желая просыпаться для жизни.
— Горим, Анна! Пожар!
— Где? Что?..
Но разум вернулся к княгине быстрее, чем силы.
— Пропали! — отчаялась она, всем телом клонясь опуститься наземь. Михаил Ярославич с трудом удержал в руках тяжелое, обезволенное бабье тело.
— Ну, нюня!.. — попробовал он было шуткой подбодрить жену, но она только кашляла и сквозь кашель всхлипывала и вскрикивала все жальчее и безнадежней.
— Прыгай! — подтолкнул он Анну к окну.
— Нет! — закричала она.
— Прыгай, говорю!
— Дите, Миша!
— Бог спасет!
— Ай, не могу!
— Прыгай!
— Убьюсь!
— Прыгай! — бешено закричал Михаил и наотмашь ударил жену по щеке.
Иного спасения не было.