Время шло. Инавгурация университета откладывалась. Против Ломоносова в Академии строили новые козни. Из мелких столкновений вырастали крупные ссоры. В декабре 1761 года, доведенный до крайнего раздражения, Ломоносов пишет доношение Разумовскому, в котором обвиняет Тауберта в самовластии и деспотизме, в том, что он старается разделить профессоров и «молодших напущать на старших», что он заботится только о внешнем блеске и при недостатке нужных книг «приискивает, как бы сделать шкафы великолепнее», тогда как «библиотека не состоит в позолоченных шкафах, но в довольстве книг надобных».
В январе 1761 года Ломоносов делает попытку усовестить Теплова и пишет ему страстное увещевание, в котором пытается пробудить в нем хоть искорку патриотизма: «Я пишу ныне к Вам в последний раз, и только в той надежде, что иногда приметил в Вас и добрыя к пользе Российских наук мнения… И так ныне изберите любое: или ободряйте явных недоброхотов не токмо учащемуся Российскому юношеству, но и тем сынам отечества, кои уже имеют знатные в науках и всему свету известные заслуги! Ободряйте, чтобы Академии чрез их противоборство никогда не бывать в цветущем состоянии, и зато ожидайте от всех честных людей роптания и презрения; или внимайте единственно действительной пользе Академии. Откиньте лыцения опасных противоборников наук Российских, не употребляйте божияго дела для своих пристрастий, дайте возрастать свободно насаждению Петра Великого».
Но на бессовестного царедворца мало надежды. И как гордый вызов Теплову звучат заключительные слова ломоносовского послания: «Что ж до меня надлежит, то я к сему себя посвятил, чтобы до гроба моего с неприятельми наук Российских бороться, как уже борюсь двадцать лет, стоял за них смолода, на старость не покину».
И, конечно, слова Ломоносова не произвели никакого впечатления на просвещенного бесстыдника Теплова, неспособного понять искреннего движения человеческого сердца. Он только поспешил уведомить Тауберта о новом бунте, учиненном Ломоносовым.
Теплов нисколько не дорожил судьбами русского просвещения. Однако и он при случае был не прочь сыграть роль покровителя наук. Открытие Московского университета вызвало большой национальный подъем. Стремление к образованию, сознание его необходимости захватывало всё более и более широкие слои народа. Имена Ломоносова и Шувалова произносились с гордостью и уважением. Их лаврам позавидовал Теплов.
Он вознамерился пробудить дремлющее честолюбие Кирилы Разумовского и сочинил в 1760 году пышный проект об учреждении университета в Батурине — резиденции гетмана.
Проект начинается с суровой критики всех школ, существовавших на Украине, включая Киевскую академию, где «кроме посредственного обучения латинского языка и старых школьных Аристотелевых преданий, нет в них понятия о высоких науках». И вот в Батуринском университете «определяются такие науки, которых доселе в Малой России еще не было преподаваемо, как то: Гуманиора вся, то есть чистота латинского языка, древности, Философия новая, Юриспруденция, История, География, также высокие науки, Физика, теоретическая и экспериментальная, все части Математики, Геодезия, Астрономия, Анатомия, Химия и Ботаника».
Предлагая учинить инавгурацию Батуринского университета, Теплов даже кое-что позаимствовал у Ломоносова. Так, он предлагал дарование такой вольности, чтобы «никто из студентов, кроме криминальных преступлений, не должен ни пред иным судом стать, кроме университетского».
Теплов предлагал при университете учредить семинарию, а в «оную принимать из бедных шляхетских детей и всяких разночинцев, способных и вовсе не увечливых». Каждому студенту, «хотя бы он и не шляхетский сын был», дозволялось «для ободрения» носить шпагу или саблю и было определено отпускать по 25 рублей в год, кроме квартиры, дров, свечей, бумаги и книг.
При университете должны быть не только библиотека, но и своя собственная типография, словолитня, переплетная, книжная лавка. Кроме того, предусматривались: лаборатория, анатомический театр, оранжерея, больница, «портомойня» и гауптвахта. Словом, по всем статьям Батуринский университет должен был затмить Московский.