Михаил Васильевич Ломоносов. Том 1

Есть что-то чрезвычайно живое въ томъ чувствѣ, которое волнуетъ душу пришельца изъ дальней Руси, при первомъ взглядѣ его на Москву. Въ дальнихъ городахъ и селахъ, Москву почитаютъ какимъ-то палладіумомъ , средоточіемъ всего хорошаго , умнаго и великаго.. У всякаго свой взглядъ : простолюдинъ воображаетъ- Москву чуть-ли не изъ золота сдѣланнымъ городомъ ; человѣкъ , немного повыше простолюдина, представляетъ себѣ ее вмѣстилищемъ всѣхъ чудесъ образованности, мѣстомъ забавъ и радостей; образованный юноша думаетъ о ней, какъ о такомъ городѣ , гдѣ можетъ онъ увидѣть и узнать все просвѣщеніе , всю славу своего отечества. И всѣ единодушно зовутъ и почитаютъ Москву матерью священной Руси! Это нераздѣльно съ сердцемъ каждаго настоящаго Рускаго.

Что чувствовалъ Ломоносовъ при взглядѣ на тотъ городъ , куда такъ долго и такъ нетерпѣливо летали его мысли? Какъ билось его сердце, когда наконецъ онъ увидѣлъ тужеланную цѣль, къ которой бѣжалъ черезъ снѣга, въ

нагольномъ овчинномъ тулупѣ , неся съ собой, вмѣсто всѣхъ средствъ, одинъ богатый запасъ терпѣнія и волю сильной души ? Можно объяснять чувства людей обыкновенныхъ , когда они находятся въ подобныхъ положеніяхъ , но не этого сына рыбака.

Глава II.

Зимнее солнце, этотъ рѣдкій гость нашего неба въ теченіе полугода , этотъ праздникъ нашей морозной атмосферы, выкатилось на горизонтъ , роскошно и величественно, равно свѣтло и привѣтливо для богатаго Князя и для безпріютнаго , бездомнаго странника ; но не для всѣхъ, о , не для всѣхъ одинаково радостны свѣтлые лучи его!

Архангельскіе пріѣзжіе нѣсколькими часами предупредили появленіе солнца. Въ день своего пріѣзда они успѣли свалить въ лавки полъ-обоза рыбы, или товару, какъ всякій называетъ то, что продаетъ онъ. Мѣсто подвиговъ ихъ въ Москвѣ было тамъ , гдѣ и теперь продаютъ свѣжую рыбу, подлѣ Москвы рѣки , вблизи церкви Василія Блаженнаго и Спасскихъ воротъ Кремля. Въ продолженіе перваго дня, Михайло оставался караулить возы, между тѣмъ какъ дорожные сопутники его занимались складкою рыбы съ другихъ возовъ. Въ

послѣдній разъ, и какъ-бы въ вознагражденіе за караулъ, пригласили его поужинать въ харчевнѣ ; послѣ этого, позволили ему переночевать въ однѣхъ саняхъ, гдѣ уже не было рыбы. Усталость дала сонъ юному тѣлу, но не воображенію, не сердцу Михайлы. Рано, очень рано проснулся онъ , и, закутанный въ свой тулупъ, лежа въ саняхъ началъ размышлять о самомъ себѣ.

Положеніе его было страшно. Безъ крова, безъ пріюта , безъ копѣйки денегъ , на чужой сторонѣ, куда приклонить ему горячую свою голову? Гдѣ искать того пути, на который влекло его темное чувство, для котораго оставилъ онъ отца, и, какъ бѣглецъ, приплелся въ Москву ? И какой это путь ? Гдѣ великодушные люди, которые примутъ , приголубятъ пришельца и утолятъ его жажду науки. Таковы всегда бываютъ позднія сознанія наши! . . . Бѣжимъ за призракомъ, думаемъ схватить его рукой.... вотъ онъ, кажется, передъ глазами.... Какъ свѣтелъ, привѣтливъ, увлекателенъ ! какая улыбка на устахъ его. . . Опомнись , неопытный юноша ! Правда , ты ушелъ впередъ ; но призракъ исчезнетъ, и ты останешься въ пустынѣ, далеко отъ крова отеческаго. Ты.... знаешь-ли ? только удалился отъ прежняго; ты еще далекъ отъ цѣли : ты на распутій. О, какъ тягостны эти распутія ! Какъ не выно-

сины эти чистилища нашего духа! Тогда человѣкъ , не зная куда приведетъ его жребій, подобенъ слѣпцу, брошенному жестокосердымъ вожатаемъ въ незнакомомъ лѣсу ; тогда онъ чувствуетъ всю слабость своихъ одинокихъ силъ (потому что человѣкъ только въ обществѣ бываетъ могучъ не звѣриною силою); тогда онъ вынужденъ жалѣть о прошедшемъ.

Въ такомъ положеніи былъ Михайло Ломоносовъ. Онъ зналъ, что въ настоящій день ему надобно разстаться съ Пименомъ Никитичемъ: этотъ знатокъ свѣта напередъ велѣлъ ему не надѣяться въ Москвѣ на его помощь. Михайло былъ изумленъ великолѣпіемъ и шумомъ окружавшей его Москвы, и со страхомъ думалъ, въ которыя изъ богатыхъ палатъ постучится онъ просить себѣ хлѣба и крова? потому что о наукѣ онъ уже не смѣлъ и думать: прежде всего надобно было не умереть голодною смертію. Люди, которыхъ въ отдаленіи почиталъ онъ столь радушными ко всему, доброму, и столь привѣтливыми къ нему самому, теперь представлялись ему жестокими, холодными, страшными! Угрюмая тѣнь ночи умножала его грусть и тоску. Сердце, долго страдавшее, и долгимъ томленіемъ приготовленное къ скорби, не выдержало болѣе: Михайло, въ горести, вскочилъ съ своего холоднаго ложа , сталъ на колѣни и зарыдалъ !... Нѣсколько минутъ дли-