Михаил Васильевич Нестеров

К концу 20-х годов стали определяться основные черты советского искусства. Этот период отмечен созданием таких работ, как «Крестьянка» В. И. Мухиной, «Булыжник — оружие пролетариата» и памятник В. И. Ленину в ЗАГЭСе И. Д. Шадра, «Делегатка» и «Председательница» Г. Г. Ряжского, «Рабфак идет» Б. В. Иогансона, «Оборона Петрограда» А. А. Дейнеки и множества других, то есть появлением произведений, синтезирующих основные черты человека, рождаемого новым обществом, отражающих новое отношение к жизни в обобщенных типических образах. Эти работы, создаваемые в разных направлениях, разными мастерами, имели одно общее качество — в них было запечатлено новое понимание действительности. Художники подходили к решению типического образа, к выражению нового не только через запечатление фактов, как это было на раннем этапе развития советского искусства, а к обобщению увиденного в конкретных образах.

Это обобщение мы находим в автопортрете Нестерова 1928 года, который во многом дополняет наши представления об искусстве этого времени. Большинство портретов художника 20-х годов уже в самом выборе моделей никак не свидетельствовало об искании образа человека новой эпохи, но тем не менее подчеркивание активного, деятельного, творческого начала, заключавшееся в его автопортрете, говорило о начавшемся сближении с основной линией развития советского искусства.

* * *

Автопортрет открывает новую полосу в творчестве Нестерова — его дальнейший путь, наполненный разнообразными исканиями, так или иначе связан с этим произведением. Следует отметить, что 1928 год был очень плодотворным для художника. За это время одних только портретов было сделано восемь.

Следующей важной работой Нестерова был портрет художников П. Д. и А. Д. Кориных (1930; Третьяковская галлерея). Появление его на выставке 1932 года «Художники РСФСР за 15 лет», произвело сильное впечатление, особенно на тех, кто мало был знаком с произведениями Нестерова, сделанными после Октябрьской революции^[169]. Этот портрет ярко и законченно выразил уже совершенно новый этап в творчестве художника.

Портрет П. Д. и А. Д. Кориных. 1930

С братьями Кориными Нестерова связывали долголетние отношения, ставшие особенно близкими после 1920 года. Мысль о создании двойного портрета возникла у Нестерова в начале 1930 года. 17 апреля он писал С. Н. Дурылину: «Перейду к Вашему молчаливому другу. Он хотя и киснет, но искра жизни где-то еще, очевидно, в нем теплится. Хвастается, что не сегодня-завтра начнет писать двойной портрет с братьев Кориных. Я говорил ему, что трудная тема, а он свое: „Ну так что же, что трудная, зато интересная“.

Один ему кажется каким-то итальянцем времен Возрождения, другой — русак-владимировец, с повадкой „Микулы Селяниновича“, с такими крупными кудрями…

Оба брата даровиты, оба выйдут в люди…

Подумайте, разве тут какие резоны помогут? „Хочу, и больше ничего“. И я махнул рукой, пусть пишет.

Среди нас не стало Маяковского… А весна идет, молодая жизнь вступает в свои права…

Да здравствует жизнь! Не так ли, дорогой друг?»^[170].

Это письмо многое раскрывает в замысле художника. Оно говорит и о том, что неудача двойного портрета С. И. и Н. И. Тютчевых не только не остановила мастера, а, напротив, возвратила его к нерешенной задаче, ибо эта задача была не столько формальной, сколько концепционной, диктуемой логикой развития нестеровского творчества в этот период.

Подготовительная работа была небольшая. Нестеров сделал несколько акварельных и карандашных набросков, наметивших общую композицию. Наброски отличаются незначительными изменениями в постановке фигур и поисками предмета в руках у П. Д. Корина. То это — лист бумаги, то танагрская статуэтка, в окончательном варианте появляется небольшая греческая ваза. Были сделаны также два карандашных рисунка голов, изображенных в поворотах, близких окончательному варианту^[171].

Портрет писался с натуры. Во время работы Нестеров, по свидетельству братьев Кориных, приводимому в книге С. Н. Дурылина, вел очень длительные и серьезные беседы об искусстве, главным образом об искусстве Возрождения.

Сначала была написана фигура Павла Корина, затем младшего брата — Александра. «Работая со мной, — вспоминает А. Д. Корин, — Михаил Васильевич говорил: „Ваше лицо для меня особенно трудно. Мне надо в вас увидеть, докопаться и выразить то, благодаря чему вы написали вашу „Мадонну““»^[172].

После завершения фигур Нестеров принялся за интерьер, написанный также почти с натуры. «Михаил Васильевич, — писал А. Д. Корин, — заходил к нам на чердак на Арбате, помещение, очень удобное для работы. Мы обставили его по своему вкусу. Комнаты украшены античными гипсами: Венера Милосская, Лаокоон, Боргезский боец, на стенах укреплены плиты фриза Парфенона, висят древние иконы, на столах уставлены рукописные и старопечатные книги, лежат папки с древними иконописными рисунками, среди них рисунки наших прадедов и всякие старинные вещи, привезенные из Палеха. Михаилу Васильевичу нравилось у нас.