Михаил Зощенко

Посылаю так, как есть. Пущай переводчик сам разбирается. Только я думаю, что «просвещенная нация» вряд ли одобрит мою литературу. Очень уж это не в ихнем плане.

Всего хорошего, Корней Иванович.

Ваш Зощенко.

ПИСЬМА, ДОКУМЕНТЫ,

СВИДЕТЕЛЬСТВА СОВРЕМЕННИКОВ

От составителя

А в этот раздел вошли письма, обращенные к Зощенко теми его друзьями, которые не отвернулись от него в самый трудный период его жизни, а также другие материалы (официальные партийные документы, записи устных выступлений, дневниковые записи, фрагменты из книг и газетных публикаций), важные для понимания писательской судьбы Зощенко и трагической ситуации, в которой он оказался. Особое место среди них занимают сравнительно недавно опубликованные архивные материалы (секретные «докладные записки» и резолюции, стенограммы «закрытых заседаний», «справки» и донесения «компетентных органов»).

Вера Зощенко

Из дневника

10 августа (28 июля) 1923 года

Я спросила его, почему он такой грустный и печальный. Он ответил, что бывает веселый только тогда, когда что-нибудь хорошее напишет, а сейчас он почему-то не может и не хочет писать, хотя есть масса сюжетов.

Я говорила, что он просто устал, переутомился от непрерывной умственной работы, что он совершенно не живет своей жизнью, обыкновенной человеческой жизнью, что он слишком отдался своему творчеству и из-за него совершенно забыл живую человеческую жизнь. А советовала ему отдохнуть, развлечься, не думать вечно о своей работе.

На это он ответил, что его ничто не интересует. Если он не пишет, он или играет в карты, хотя и это ему начинает надоедать, или сидит в пивной. Идти в гости, слушать разговоры простых, обыкновенных людей — ему невыносимо скучно. Все, что они говорят, ему неинтересно не нужно, а нужного и интересного он ни от кого не слышит. Его звал к себе Сологуб — он не пошел. Был у Ходотова — постоял, постоял и ушел. Стало скучно.

Женщины его еще иногда волнуют, но и то, пока не знаком с ними, а познакомится — и скучно, и не нужнее.

Читать он совсем не может — противно. Сейчас может читать одного Пушкина. Даже Достоевский для него невыносим.

Что он любит? — «Слово люблю, хорошую фразу, хороший сюжет люблю» — то есть все то же, только свое искусство. Сейчас мучается над поисками новой формы, потому что для новых рассказов ему нужна и новая форма, писать все в одном тоне он не может.

Говорит, что за это время проделал огромную, незаметную еще для других работу, создал совершенно новый, страшно сжатый, короткий язык.

Говорил, что его до сих пор никто не понимает, как нужно, смотрят на него, в большинстве случаев, как на рассказчика веселых анекдотов, а он совсем не то. Как он часто это любит делать, проводил параллель между собой и Гоголем, которым он очень интересуется и с которым находит очень много общего. Как Гоголь, так и он совершенно погружены в свое творчество. Муки Гоголя в поисках сюжета и формы ему совершенно понятны. Сюжеты Гоголя — его сюжеты. Наконец, они оба юмористы. Даже происхождение одно — хохлацкое: — «Может быть, одна кровь сказывается».

Даже в некоторых жизненных мелочах он находит сходство со своей литературной судьбой. Гоголя часть критиков не признавала, считала «жалким подражателем Мариинского», а часть при жизни произвела в гении. И с ним тоже — одни считают анекдотистом, подражателем Лескова, другие, наоборот, — «говорят такое, что неловко становится». (Его собственное выражение.)

Вера Зощенко

Кусочки автобиографии

С Михаилом Михайловичем Зощенко я познакомилась весной 1917 года. Познакомили меня с ним его друзья — студенты, с которыми с осени 1915 года я устраивала любительские спектакли «в пользу воинов» и для раненых солдат маленького «частного» лазарета, находившегося в доме, где я жила, — на Колпинской улице в Петрограде.

В 1915—16 году я еще училась в гимназии, а в свободное время дежурила в этом лазарете и увлекалась постановками домашних спектаклей.