Михайлик

Миша не раз утопал в сугробах, не чувствовал от холода рук и ног, из последних сил догонял дядьку Андрея и своих друзей-партизан. Однажды он, совершенно обессиленный, забыв даже о стыде, приехал в лагерь на дядькиных плечах. Но по вечерам, когда горел искусно уложенный из толстых поленьев огромный партизанский костер, когда повстанцы строили из снега странные дома-укрытия, Миша думал, что трудности и лишения еще ни разу не одержали над ним победу.

Уже две недели положение отряда было необычайно тяжелым. За ним гнались в десять раз превышающие его большевистские части, кругом в деревнях стояли сильные энкаведистские заставы; все лесные тропы, тропинки и ручьи непрерывно проверяют вражеские группы. В глубоком снегу отряд оставляет свой след, и поэтому ему отвязаться от преследователей почти невозможно.

Вчера разведка донесла, что широкое вражеское кольцо вокруг отряда замкнулось и, в лучшем случае, через несколько дней, несмотря на ловкие маневры, враг сможет навязать отряду безнадежный бой.

Вечером отряд получил приказ разделиться и роями продираться сквозь вражеское кольцо к назначенному месту. Печально прощались стрелки, по-военному вытягивались перед своим командиром. Они хорошо знали, что этот и тот, второй и десятый, и весь рой, может, не дойдет до указанной цели. Но отряд — отряд там будет! Кто сможет дышать, там будет!

XI

Командир отступает вместе с роем дядьки Андрея. Сначала присутствие командира смущает малого Мишу. Ему раз за разом кажется, что командир смотрит на него, и что надо делать все иначе и лучше, чем он делает. Ему страшно: а вдруг командир прикажет идти очень быстро. Миша со страхом смотрит на его длинные ноги. В таком случае Миша потеряется и пропадет.

После двух дней марша командир выслал дядьку Андрея с роем к старым хижинам, чтобы они принесли закопанные там продукты. У костра остались только командир с Мишей и в стороне от них стрелок-постовой. Солнце заходило, везде было тихо-тихо.

Вдруг донесся резкий голос постового: "Стой, кто идет?" — и зазвучали выстрелы. Миша упал. Думал, что он убит, но командир дернул его, и они побежали по тропинке. Пули жужжали, ударялись и застревали в коре деревьев. Командир оборачивался и стрелял, Миша едва за ним поспевал. Затем они свернули с протоптанной тропинки и побежали по замерзшей снежной скорлупе, ежеминутно проваливаясь.

Выстрелы затихли, никого не было видно. Миша и командир оперлись о деревья. Командир почему-то держал руку на боку.

Прошло десять, пятнадцать минут. Миша навострил уши: услышал хруст снега. Командир тоже услышал. Двинулись дальше. Миша впереди, а командир за ним. Опять остановились. Командир посмотрел на небо — вечер близко. Опять хруст. Миша побежал, а командир за ним, с трудом переставляя ноги. Вышли на тропинку, соединяющую их стоянку с ручьем, из которого они брали воду. Тропа круто спускалась вниз.

— Вы, друг командир, ранены! — с испугом заметил Миша.

— Ничего! В воду, Миша, направо... Чтобы не оставлять следа. Только запомни, водой иди!

Миша вскочил с тропинки в воду и оглянулся. Командир, какой-то не свой, стоял на берегу. Миша вернулся.

— Я пойду с вами, друг командир!

Не оглядываясь, бредут они ручьем падают, путаются среди гнилых поваленных бревен и камней, мокрые, с исцарапанными до крови руками и лицами. Но ни на минуту не забывают, что прикоснуться рукой или ногой к снежной поверхности, значит оставить след — значит умереть. И они не оставляют за собой никакого следа.

Идут каждый раз медленнее. Сил нет... Там, наверху, светятся уже звезды — ночь. Миша все чаще должен подавать командиру руку. Почти падает, но тянет его за собой. Оторваться надо как можно дальше — это знают оба!

Миша берет у командира "финку", вешает ее себе на шею, чтобы иметь свободные руки. Тяжелая "финка" тянет Мишу то влево, то вправо, выбивает из равновесия. Он падает еще чаще. Командир приседает, пьет воду. Миша тоже приседает — сил нет...

— Мишенька, тебе трудно тянуть меня. Иди сам по ручью в реку, а я... тут подожду.

— Нет, друг командир! Я уже отдохнул. Пройдем еще хоть немного! — просит Миша.

Запеченными устами припадает командир к Мишиной походной бутылке. Затем повязывает свой бок полотенцем и медленно трогается. Звезды моргают ровно, равнодушно.

Сжалилась над ними длинная дорога: дает им медленное, нерешительное, а потом щедрой рукой пышное зимнее утро. Они уже не идут ручьем. Они вышли на горный хребет. Здесь дует неистовый вихрь, моментально заметающий их следы. Это хорошо!