Михайлов или Михась?

Зная, что процедура заседания Обвинительной палаты не предусматривает допросов свидетелей, адвокаты во время своих выступлений ни словом не обмолвились о присутствии в зале Леонида Орлова, хотя за несколько минут до начала Орлов сам подошел к адвокатам и представился им. Но Сергей молчать не стал. Когда ему предоставили слово, он, обращаясь к судьям, заявил:

– Почти на всех заседаниях Обвинительной палаты я пытаюсь обратить ваше внимание на то, что следствие игнорирует все мои просьбы и не заслушивает показания тех свидетелей, которых я прошу допросить. Сегодня в этом зале сидит господин Орлов, о котором только что так много говорил господин прокурор. Господин Орлов, я прошу вас, встаньте, я хочу, чтобы все присутствующие в этом зале посмотрели на вас и увидели, что у вас нет никаких физи-ческих изъянов.

Со своего места поднялся Леонид Орлов, но тотчас раздался гневный, срывающийся на крик голос председателя палаты Мишеля Крибле:

– Господин Михайлов, нас это не интересует.

И тут же господин Крибле буквально вскочил со своего председательского кресла и исчез в боковой двери. Следом за ним направились в совещательную комнату и другие двое судей Обвинительной палаты. Стоит ли говорить, что через несколько минут состав суда вернулся в зал, чтобы огласить стандартное для дела Михайлова решение: содержание под стражей продлевается на три месяца, так как у защиты не появилось никаких новых аргументов, в то время как следствие располагает вновь выявленными фактами.

После заседания присутствовавшие во Дворце правосудия репортеры окружили Леонида Орлова, они просили его снять очки, чтобы лучше рассмотреть глаза, щелкали затворами фотоаппаратов. На следующий день большинство женевских газет опубликовали пространные материалы о том, что следствие находится на верном пути к успеху и скоро сумеет доказать вину русского мафиозо Сергея Михайлова. Лишь одна из второстепенных газет позволила себе кратко коснуться инцидента, происшедшего в зале «П» женевского Дворца правосудия. Сообщение это было столь кратким, что из него просто невозможно было понять, что же на самом деле произошло в зале суда. Вскользь было упомянуто только то, что приехавший из России Леонид Орлов серьезно поколебал уверенность Обвинительной палаты в показаниях спецагента ФБР Роберта Левинсона. Увы, женевский репортер глубоко заблуждался. Ни судебный следователь Жорж Зекшен, ни прокурор Жан Луи Кроше, ни председательствующий Обвинительной палаты по делу Михайлова Мишель Крибле ни в малейшей степени не подвергали сомнениям показания Левинсона. Но в том, что Левинсон злоупотребляет своим служебным положением и, пользуясь принадлежностью к мощной спецслужбе, навязывает обвинению свое мнение, не сомневался лишь один человек – бывший генеральный прокурор США, адвокат и эксперт по вопросам американского права Рэмси Кларк. Но меньше всего Обвинительную палату и следствие интересовало мнение эксперта.

От первого лица

Рэмси КЛАРК:

Я являюсь юристом, имеющим право практики в судах США, вплоть до Верховного суда, и потому несу полную юридическую ответственность за каждое сказанное мной слово. В течение восьми лет я по назначению Президента США занимал пост прокурора Департамента юстиции, затем был помощником генерального прокурора, а с 1966-го по 1969 год занимал пост генерального прокурора США, в обязанности которого входит надзор за всей деятельностью Департамента юстиции, то есть за всеми его отделениями, различными службами, секциями и бюро, в том числе Федеральным бюро расследований (ФБР). По роду этой работы я имел доступ ко всей основной разведывательной и уголовно-розыскной документации, донесениям, показаниям и другим материалам всех уровней секретности. Большинство попадавших ко мне материалов исходило из ФБР. Обычно разведывательные или уголовно-разыскные материалы попадали ко мне без всяких комментариев, то есть они просто содержали информацию, полученную агентами спецслужб от различных секретных источников, включая слухи, сплетни, дезинформацию и неподтвержденные заявления. Происхождение таких материалов вполне объяснимо, так как цель сбора информации заключалась в объединении как можно большего количества данных независимо от их подтвержденности и соответствия реальности. Вполне объяснимо, что при работе с такими материалами надо быть предельно осторожным, и поэтому мы квалифицировали поступающую информацию по трем степеням: как достоверную, сомнительную и неизвестной степени достоверности. Мне приходилось просматривать большое количество документов и тех данных разведки, которые представляли собой предположения, гипотезы, фиксировали недостоверную или ошибочную информацию, часто, в принципе, не поддающуюся проверке.