Михайлов или Михась?

Мне вспоминается весьма характерный эпизод. Это произошло в начале 1998 года во время одного из заседаний Обвинительной палаты, вернее, в перерыве, объявленном в заседании. Адвокаты охотно позировали фоторепортерам, последние, словно компенсируя часы вынужденного безделья – в зал заседаний Обвинительной палаты с фотоаппаратами не пускали, – тратили на каждого из защитников чуть ли не по целой пленке. Короче говоря, каждый коротал время, как мог. Мы с Игорем Седых обсуждали только что закончившуюся перепалку защитников и прокурора, делали свои прогнозы, склоняясь все же к мнению, что и на сей раз Крибле зачитает вписанную в решение стандартную фразу о том, что следствие на верном пути. Седых разглагольствовал о том, что следствие давно уже надеется на авось: авось кто-то что-то подкинет существенное, а пока надо потянуть время.

– Пойми, старик, – убеждал меня Игорь, – Швейцария – страна особая. Здесь даже существует закон за недоносительство. Один наш с тобой коллега даже такой эксперимент провел. Он отправился на автобусную остановку и пропустил два автобуса. В тот момент, когда подошел третий, на остановку приехала полицейская машина и у нашего коллеги проверили документы, поинтересовавшись заодно, чего это он торчит здесь, на остановке, но никуда не уезжает. Представляешь, днем, когда все, по идее, должны быть на работе, кто-то наблюдал, что человек не садится в автобус, и тотчас сообщил об этом полиции… – В этот момент Игорь прервал свой рассказ и зашептал мне на ухо: – Гляди, гляди, Кроше вышел. Он же обычно во время перерывов здесь никогда не появляется. Давай рискнем, попробуем задать ему пару вопросов.

Мы устремились к прокурору, который в этот момент наполнял из автомата пластиковый стакан чаем.

– Господин Кроше, – обратился к нему Игорь. – Могли бы вы прокомментировать, в какой стадии находится дело господина Михайлова?

Прокурор даже не поинтересовался, кто мы такие и по какому праву задаем ему вопросы. Он отхлебнул из стакана и после этого размеренно произнес:

– Господа, дело не закончено, и мне бы не хотелось его комментировать. Единственное, что я могу сказать, что к апрелю мы завершим следствие, подготовим обвинительное заключение и передадим дело в суд. Суд определит виновность господина Михайлова. Я, со своей стороны, буду просить для него семь лет тюремного заключения.

С этими словами прокурор Жан Луи Кроше скрылся в одной из боковых дверей, не дав нам возможности продолжить задавать вопросы. Не могу утверждать, что прокурор Жан Луи Кроше появился среди журналистов специально. Однако за те полтора года, что к этому моменту шло следствие, он ни разу не позволил себе выйти в вестибюль Дворца правосудия во время перерыва в заседании Обвинительной палаты. Во всяком случае, он не мог не понимать, что его появление привлечет внимание журналистов и они попытаются задать ему хотя бы парочку вопросов. И подобную ситуацию вполне можно было использовать для того, чтобы обнародовать не только свое мнение, но и непоколебимую убежденность в виновности Михайлова и предрешении приговора.

Собственно, на этом или, во всяком случае, на аналогичных предрешениях и держалось все «дело» Сергея Михайлова. За два с лишним года, которые Михайлов провел в женевской тюрьме Шан– Долон, ему было посвящено такое множество публикаций в разных газетах мира, что теперь их можно было бы издавать отдельными томами.