Михайлов или Михась? (СИ)

В своей новой обители Антон недолго находился один. Вскоре в камере появился еще один заключенный. Едва поздоровавшись, он приступил к вопросам: кто, откуда, за что взяли? Услышав, что Антон родом из Средней Азии, какое-то время жил в Израиле, а потом переехал в Австрию, новый сосед чуть ли не целоваться полез.

– Я ведь тоже в прошлом израильтянин, – заявил он.

Антон тотчас перешел на иврит, который помнит довольно прилично. Сосед смотрел на него недоумевающим взглядом, явно не понимая, на каком языке говорит Кандов.

– Как же ты жил в Израиле, не зная иврита? – не скрывая иронии, спросил Антон.

– Вообще-то я родом из Румынии, – попытался оправдаться тот, – а в Израиле жил совсем недолго, поэтому и иврит уже забыл.

По делам бизнеса Антону Кандову одно время приходилось частенько бывать в Румынии. Легко усваивающий языки, он и из румынского запомнил с десяток фраз. Сейчас, заговорив по-румынски, Антон убедился, что его не в меру «любознательный» сосед о румынском имеет такое же представление, как и об иврите.

После обеда заключенных вывели на прогулку. Во дворе к Кандову подошел мужчина с иссиня-черной щетиной на подбородке и щеках.

– Говоришь по-русски? – спросил он с сильным кавказским акцентом.

Антон кивнул.

– У тебя в камере – «наседка», ну, стукач, – шепотом произнес тот, шагая рядом с Антоном. И, не дожидаясь вопросов, продолжил: – Я сам из Грузии, сюда за наркотики попал. Наверное, скоро выгонят, такие, как я, говорят, здесь не нужны, одни расходы от нас.

– А чего ты все трясешься? – спросил Антон, заметив, что его нового знакомого сильно бьет дрожь.

– Э, брат, это же турма, кто тебе здесь наркотик даст, вот меня всего и ломает, – процедил тот сквозь зубы, коверкая русские слова.

– Ладно, я тебе помогу, – произнес Антон.

– А у тебя что, есть?! – воскликнул грузин во весь голос, разом забыв о конспирации, и глаза его заблестели.

– Да нет, откуда у меня, – рассмеялся Кандов. – Просто я знаю, как помочь, сам однажды был в такой ситуации, потом месяц в больнице лечился, так что теперь знаю, что надо делать, чтобы не ломало.

– Слушай, брат, я тебя умоляю, попроси администрацию, чтобы меня в твою камеру перевели. Меня они не послушают, я для них никто, а ты человек грамотный, европейский, языки знаешь, тебе они не откажут. Да и вообще здесь к таким просьбам нормально относятся.

Когда возвращались с прогулки, Антон передал свою просьбу администрации. Стукача он в камере не застал – видно, поняв всю бесперспективность, «наседку» убрали. А вскоре здесь появился тот самый грузин, с которым Антон познакомился на прогулке. Помня, как болезненно выходил из наркотического стресса после чеченского плена, Антон заботился о новом знакомом, помогал ему справиться с болезненным состоянием.

На допросы в Женеву его теперь доставляли поездом. Тюремная машина привозила на вокзал. Там его заводили в вагон поезда и запирали в специальную крошечную каморку, предварительно сняв наручники. Замки в каморке были крепки и надежны, тюремщики не опасались, что заключенный сбежит. А если бы и сбежал, это была бы не их головная боль. Такие каморки для перевозки заключенных оборудованы во всех женевских поездах. По закону заклю-ченных перевозят без дополнительной охраны, так что все было по инструкции. Расстояние в семьдесят километров от Лозанны до Женевы скоростной поезд преодолевал за сорок минут. На женевском вокзале в вагон заходил полицейский, открывал камеру, выводил Антона и передавал его, как говорится, с рук на руки охраннику из тюрьмы Шан-Долон, который одевал на Антона наручники и по перрону вел к ожидавшему их тюремному автомобилю. Впрочем, наручники одевали не всегда. Среди тюремщиков был один пожилой мужчина, который, увидев Антона, почему-то прицепил обратно наручники к поясному ремню. На замечание полицейского он ответил довольно грубо: не твое, мол, дело, ты заключенного передал, а дальше я его сопровождаю и сам несу за него ответственность. И, обращаясь после этой тирады к Кандову, спросил, словно желая еще раз удостовериться: «Ты ведь не сбежишь, верно?» По дороге они говорили о всяких пустяках, а однажды пожилой тюремщик даже предложил Антону остановиться у киоска: он хотел купить Кандову пачку сигарет. Приезжая в Женеву, Антон первым делом всматривался, кто за ним приехал из Шан-Долона, и радовался, увидев знакомое лицо.

На допросы его привозили несколько раз в неделю, но все эти допросы практически ничем не отличались один от другого. Порой следователь приезжал с большим опозданием, и Антону по нескольку часов приходилось его ждать взаперти. Однажды Зекшен опоздал на несколько часов. Зайдя в кабинет, он еще долго перебирал какие– то бумаги, не торопясь приступать к допросу. А когда начал, Антон почувствовал, что не в состоянии отвечать на вопросы. Он так и заявил об этом Зекшену.

– Что с вами, господин Кандов? – поинтересовался следователь.

– Утром в тюрьме мне почему-то не сделали укола инсулина, – ответил Антон. – Я себя чувствую очень плохо. Отправьте меня обратно в тюрьму.